Генерал долго молчал, чтобы унять свой гнев.
– Мне нужно допросить этого человека. Возможно, это все же не пустышка.
Генерал кивнул, и я понял – они не смогли.
– Этот парень ваш. Предупреждаю, что весь разговор пишется.
– Его сильно помяли?
– Есть немного. Но не перестарались. Говорить он будет.
Неизвестный, которого мы взяли, сидел голым, привязанным к стулу, привинченному к полу в тесной и душной камере, в камере пахло страхом, кровью и блевотиной, последних двух субстанций было достаточно и на полу. Стул был металлическим, от него отходил толстый черный кабель, который шел к стоящему в углу трансформатору, негромко гудящему, а от трансформатора шел провод к розетке в стене. Еще у стены стоял стол со старомодным кассетным магнитофоном и микрофоном, а перед неизвестным стоял юпитер, применяемый в синематографе для освещения. Сейчас он был выключен и горел верхний свет.
Испытывал ли я жалость к этому человеку? А ничуть! Больше года я прослужил в Персии после того, как Его Величество изволил присоединить Персию к России на правах автономного образования. За мной была вся Персия… Я должен был понять, что происходило в ней при правлении шахиншаха, что происходит в ней теперь, на кого из «старой гвардии» можно опереться, кого просто уволить, а кого расстрелять от греха подальше. Помните, рассказывал о визите в пыточную тюрьму САВАК и как там людей раскатывали асфальтовым катком? Так это еще не самое страшное, в основном благодаря этой работе у меня теперь седина в волосах и ни к черту нервы. Вот только после свержения САВАКа произошло такое, что… И этого подонка – явно имеющего какое-то отношение к происходящему, – я бы и сам с удовольствием током попытал.
Были, конечно, еще мотивы. О них позже… сами поймете.
Неизвестный то ли был без сознания от жары и пыток, то ли просто играл, что он без сознания. Заметив на столе, где велась запись допроса, бутылку воды – я налил стакан, вылил пытаемому на голову. Он застонал, открыл глаза.
– Доброго времени суток, сударь… – сказал я по-русски.
Испугался. Видно, что испугался.
– Не ошиблись. Я русский. Не ожидали?
– Почему?
А ты, гад…
Это был тот, второй, кто был в машине. Тот, чей разговор нам удалось прослушать. Тот, с акцентом Западной Персии…
– А такие, как вы, никогда не ожидают, что сделанное – к ним же и вернется. Стадион. Вспомнили?
– Я не знаю, о чем вы. Воды…
Я поднес бутылку к губам, неизвестный жадно высосал все, что там оставалось.
– Начнем с самого простого. Ваше имя?
– Имя?
– Да, имя.
Неизвестный задумался.
– Имя у меня есть.
– Какое же?
– Пошел ты! Как тебе такое имя?
Разговор шел на английском.
На этом месте – я должен был ударить допрашиваемого. Или включить ток. Но я не сделал ни того ни другого. Я думал.
Передо мной был не араб. И не перс. И вообще – не мусульманин. При этом – я был уверен, что именно этот урод – был в одной машине с генералом Тимуром и говорил с ним. Явно не о погоде…
– Асм шома чист? – спросил я, задавая наиболее распространенные и общеупотребимые вопросы. – Шома ахлем коджа астид? Шома четур асти? Шома фарси харф мизанид?
[90]
Хотя неизвестный прикинулся, что ни хрена не понимает, по глазам я понял – дошло! Понимает!
– На каком языке ты хочешь говорить? Инглиш? Эспаньол? Дойч? Франсе? Итальяно? Фарси?
Нельзя сказать, что я говорил на всех этих языках. Но многое понимал – как и все аристократы, вынужденные много путешествовать. Тот же испанский – благодаря знакомству с Марианной у меня был на довольно высоком уровне.
– Ты не можешь говорить? Хорошо. Надумаешь – скажи.
Обычно подозреваемый понимает, что полицейскому нужно его признание, и получается, что полицейский в каком-то смысле зависит от него. Моей задачей сейчас было показать, что это не так.
– Вспомнишь свое имя, дай знать.
Я постучал в дверь, чтобы меня выпустили.
– Интересный вы человек, адмирал Воронцов…
Я вздохнул. То же самое – я слышал два дня назад совсем при других обстоятельствах. И от кое-кого, кто привлекательнее Молота Ислама.
– Да и вы, сударь, совсем не так просты, как кажетесь…
Генерал ничего не ответил…
Мы сидели на верхнем этаже виллы Сусини. Широкий балкон, на котором нам накрыли стол и подали чай – был полностью отрезан от внешнего мира прочной сеткой, и казалось, что ты в заключении…
– Кто этот человек? – снова попробовал Бельфор.
– Не генерал Тимур, – устало сказал я, – неужели вы думаете, что я стал бы скрывать от вас его имя?
– Думаю.
– Дело ваше. Думайте что хотите…
Мы пили чай и присматривались друг другу. Это было тяжело… ни один из нас не доверял другому ни на грамм. То, что произошло почти сто лет назад, – незримо стояло между нами…
– Почему вы покинули Мексику?
Генерал презрительно сплюнул на пол.
– Мне нет дела до этих людей. Они не хотят жить.
– Не хотят жить, генерал?
– Вот именно…
Генерал щелкнул пальцами, приказывая принести еще чая. Чай здесь был отличным, крепчайшим.
– Когда нас… нас просто выбросили здесь, месье, мы выстояли по одной простой причине. Нам негде было жить. У нас не было страны. Мы никому не были нужны.
Я пожал плечами.
– Вас принимала Аргентина. Штаты. Даже мы.
– А… бросьте. Это предатели. Те, кто предал Францию и бросил ее на произвол судьбы. Настоящие патриоты собрались здесь, выброшенные на африканский берег, и решили: к черту весь мир, если у нас нет больше земли для Франции – значит, Франция будет здесь. А там – нет ни одного человека, который бы держался за свою землю. Любой думает, как разбогатеть и сбежать. Они не хотят жить.
– Ну, Альварадо же не сбежал…
– Альварадо…
Генерал о чем-то задумался. Потом перевел стрелки.
– А почему вы ввязались в это дерьмо в Персии?
– Молот Ислама меня спрашивает об этом?
– Вы цацкаетесь со своими муслимами, скажу я вам. С этим – у вас будут проблемы. Скорее раньше, чем позже.
– Как думаете, почему ислам так популярен среди бедняков? – вопросом на вопрос ответил я.
– А… Они просто не желают вылезать из своих деревень…
