«Ситроен» резко тормознул прямо посреди узенькой улицы.
– Пошли!
Ночью Касба замирает. Здесь живет в основном мусульманское население, после пятого намаза аль-иша все правоверные ложатся спать, потому что Аллах ночью велел спать. Не так давно закончился Рамадан, расчет еще и на это – потому что во время Рамадана мусульмане после захода солнца разговляются, днем есть нельзя. Много, очень много надо знать, чтобы эффективно действовать в таких районах – и даже сейчас, после всего, что мне довелось пережить на Востоке, я не могу сказать, что знаю достаточно.
Для этого дела я надел ботинки на мягкой резиновой подошве – и все равно было слышно. Проклятье, все равно было слышно! В этой длинной, темной как кишка, отвратительно воняющей улице стены усиливали и отражали звук, и я слышал свои шаги. А если я слышал – значит, слышать могли и все остальные, кто пожелает это услышать. Хотя бы те же нукеры моего давнего знакомого, которого я ищу здесь.
Кошка, тощая и облезлая, выскочила на меня одушевленным комком черноты, села поперек улицы и уставилась на меня своими желтыми глазищами. Как ни странно – это для меня был добрый знак, тем более что кошки так себя обычно не ведут, людей они боятся. Люди делятся на собачников и кошатников, я – кошатник. И если здесь кошка – значит, к добру, значит – все пройдет, как надо.
Кошка сидела, обвившись хвостом посреди темной, грязной улицы, и смотрела на меня, как адский страж врат Касбы, не пуская меня дальше.
– Извини, киса, у меня ничего нет для тебя, – шепотом сказал я по-русски, – а деньги, думаю, тебя не заинтересуют.
Услышав человеческий голос – у кошек превосходный слух, – кошка прыгнула в сторону и исчезла в темноте.
Я был у самого подножья лестницы довольно длинной, ступенек на пятьдесят, а дальше улица продолжалась. Получается, что если кто-то пойдет мне навстречу – он не увидит меня до тех пор, пока не ступит на лестницу. Но и я не смогу видеть, кто идет мне навстречу.
И я принял решение. Поднялся до середины лестницы и так и залег на ступеньках. Если кто-то пойдет – возможно, меня примут за клошара
[73]
. А возможно – и нет, как судьба распорядится. Может, именно это хотела сказать мне кошка – что мне не надо идти дальше.
Очередь протарахтела, казалось бы, за километр от моего неудобного и вонючего (здесь не было канализации, так что представляете…) убежища – хотя выстрелы были метрах в ста, не больше. Парашютисты Иностранного легиона начали облаву на соседней улице, чуть выше, одну из многих облав, какие здесь проводились – и тараканы сейчас должны были начать разбегаться по своим норам.
Ровно семь выстрелов. Началось.
Ловить кого-то в Касбе – дело неблагодарное. Сосед, высунувшись в окно, мог подать руку соседу с противоположной стороны улицы. А мог и не только подать руку – но и перекинуть что-то вроде веревочного моста или просто пару досок – вот тебе и готов проход. Крыши здесь в основном арабские, не островерхие, как в Европе, а плоские, потому что здесь мало дождей – и потому уходить, при наличии достаточной сноровки, можно и по крышам. Здесь даже злейший враг, кровник, поможет преследуемому уйти от облавы, потому что на этом держится Касба. И потому сейчас парашютисты, «входящие в адрес», вряд ли кого-то поймают, это просто загонщики. Роль охотников в сегодняшней игре выпала мне, Патрису и Дидье. А может быть – роль жертв.
Над крышами, освещая пространство внизу мертвенно-белым светом, завис «Алуэтт-3», маленькая и верткая винтокрылая машина, используемая парашютистами для таких операций – у нее с обеих сторон прожекторы и два стрелка, с прожекторами совмещены пулеметы. Это должно заставить тех, кого мы ищем, принять решение уходить не крышами или через окна и спешно перебрасывая мосты через улицы – а по земле. Пробежать всего пару кварталов, ныряя в подъезды, продвигаясь черными ходами и квартирами на первых этажах, через которые можно выскочить на другую улицу – и уйти. Не может быть, чтобы где-то рядом не было машины.
Тем временем перестрелка – обычно парашютисты выпускали магазин-два очередями в воздух, чтобы психологически подавить атакующих при штурме – не только не стихала, но и усиливалась, уже гремели гранаты. Вертолет, назначенный в воздушный патруль над Касбой, только чтобы прижать этих ублюдков к земле и не дать им уйти крышами – прошел прямо над тем местом, где я лежал, на мгновение ослепительный свет его прожекторов залил улицу – а потом все снова погрузилось во мрак, разрываемый лишь кое-где светом из окон – и через минуту в той стороне, где была перестрелка вступил в дело скорострельный авиационный пулемет. Его поспешное захлебывающееся стакатто ни с чем не спутаешь.
Отвлекшись, я едва их не пропустил. Видимо, у этих тоже были ботинки с мягкими подошвами – а может быть, они надели столь популярные в арабских странах у бедноты калоши, чтобы приглушить звук шагов. Как бы то ни было – звук их шагов я услышал в самое последнее мгновение, и понял, что их там трое, никак не меньше. Рука выдернула из кармана небольшой черный цилиндр, зубами я выдернул предварительно ослабленное кольцо, потому что вторая рука у меня была занята пистолетом. И – разжав руку и услышав едва слышный щелчок запала, я сосчитал до двух и высоко подбросил цилиндр в воздух…
Светошумовая граната взорвалась где-то на уровне между вторым и третьим этажами и, по моим прикидкам – как раз на уровне глаз тех, кто спешил смотаться от засады. Как раз успел подняться, когда она долбанула – да так, что мне ощутимо ударило по голове, хотя никаких осколков там быть не могло, равно как и ударной волны. Граната была снаряжена магнием. При сгорании он дает нетерпимую для глаз вспышку, особенно нетерпимую, если глаза привыкли к темноте. И звук – примерно равный по силе разрыву снаряда шестидюймовой гаубицы, я ждал его и потому широко открыл рот, чтобы уменьшить воздействие на уши. И все равно – долбануло так, что закружилась голова, а в ушах не осталось ничего, кроме звона.
Сверху, прямо на меня, посыпались осколки стекол, выбитых взрывом. Вот этого – я не предусмотрел.
Твою мать…
Толком еще не соображая, я запрыгал вперед, прыгая через две ступеньки по скользким, загаженным нечистотами ступенькам, молясь, как умею, только об одном – не упасть, не грохнуться со всего разбега по ступенькам, не потерять темп. Те, кто прикрывает нужного нам человека, – профессионалы, если их и удастся выключить из игры – то только на минуту, не больше. За эту минуту я должен сделать то, что должен сделать.
Эти были примерно в паре метров от первой ступеньки, ведущей вниз лестницы, их было четверо, в арабской одежде. Первым был парень в чем-то белом, молодой и намного выше, чем тот, который был мне нужен, он согнулся, как от удара в живот и схватился руками за лицо – он шел первым, прокладывал дорогу, ему и перепало больше всех. Парень был вооружен – короткоствольный автомат Калашникова с барабанным магазином валялся рядом, в грязи. Как и у всех профессионалов охраны на нем был снят ремень – профессионалу не нужен ремень, у профессионала оружие всегда в руках. Сейчас у этого человека в руках ничего не было – но он был не тем, кто мне нужен, и он представлял опасность для завершения операции, поэтому я дважды выстрелил ему в голову и переключил свое внимание на других…
