– Не получилось что-то? – осторожно спросила
девчонка. – Быть того не может, барышня. У всех, кто ни пробовал,
получалось: и у Алены, и у Прасковьи, у всех… Гадание старое, с незапамятных
времен… Я сама Федечку в полнолуние высмотрела и потом сразу узнала, едва
глянула… – Она ойкнула, зажала рот рукой, глаза стали вовсе уж большими,
испуганными. – А может… обнаружился такой, что не по нраву? Старый или еще
что… Тут уж я не виновата, это не от меня зависит, чему быть, то и видится…
– Да нет, тут кое-что другое… – сказала Ольга,
всеми силами подавляя злость на ни в чем не повинную горничную. – Я никого
не видела, понимаешь? Никого. Татьяна высмотрела какого-то степенного,
солидного, со звездой… а я не видела даже отвратного старика. В решете маячила
какая-то совершеннейшая чушь: кони несутся, люди, кажется, сражались, потом мелькнуло
что-то вовсе уж непонятное… Нет, – решительно повела она рукой,
предупреждая угаданный вопрос. – Все я делала правильно, ни словечком не
сбилась. И все равно маячило непонятно что.
– Барышня, так не бывает, коли уж гадание на суженого.
Или он вам покажется, каков есть, или ничего не будет – решето да луна…
По-другому не бывает, я в жизни не слышала…
– А вот представь себе, – прервала ее
Ольга, – именно так и было, как я рассказываю. Что на этот счет гласит
ваша народная мудрость?
Девчонка медленно помотала головой:
– В жизни не слышала, чтобы случалось не так и не этак…
Хоть ты кол ей на голове теши! Как выразилась бы Бригадирша
– long cheveux, courtres idees
[3]
. Или Ольга была чересчур придирчива и возле
мельницы в самом деле случилось нечто странное, не укладывавшееся в прежние
правила? В конце концов, до сегодняшней ночи она и знать не знала, что мертвый
император не только выпрыгивает из картины, но еще и несет всякую чушь,
неведомо с кем тебя перепутав…
И тут в голове блеснула великолепная идея. Склонившись,
Ольга проворно сграбастала Дуняшку за косу – несильно, не в целях причинения
боли, – легонько притянула к себе, так что их лица почти соприкоснулись.
Спросила шепотом:
– Дунечка, а вот что скажи-ка, родная… Знаешь еще
какое-нибудь гадание, чтобы показалось грядущее? Откуда-то я смутно помню, что
мельничное гаданье лицезрением суженого не ограничивается…
Девчонка молчала, округлив глаза. Ольга встряхнула ее уже
сердито, сказала мечтательно:
– Не ценишь ты хорошего отношения. Другая на моем месте
тебя бы на конюшню отправила или вообще в дальние деревни с глаз долой
определила за свиньями ходить…
– Барышня, истинный Бог, я от вас, кроме добра, ничего
не видела! Я ж тоже с понятием…
– Вот и говори, – сказала Ольга. – Как
выразились бы в те самые незапамятные времена – глаголь, голубица моя, без
запинки да без заминки…
– Ох, барышня… Опасно это. И палец нужно колоть, и
вообще, против христианской веры…
Ольга спросила с ехидной улыбкой:
– А на суженого гадать, рассуждая пристрастно, –
не против ли христианской веры? Помнится, в Библии насчет любой ворожбы
высказывается неодобрение…
– Вам виднее, вы-то Библию читали, а я вообще читать не
умею, я ж не отец дьякон…
– Не увиливай, – решительно сказала Ольга. –
Есть такое гадание? Сопряженное с мельницей и полнолунием?
– Ну, есть…
– Излагай, чадушко, – решительно сказала
Ольга. – Бог не выдаст – свинья не съест…
Через четверть часа, благополучно выскользнув из дома
незамеченной через ту же заднюю дверь, коих в особняке имелось предостаточно,
Ольга направилась к конюшне, шагая быстро и размашисто, чтобы не передумать.
Луна висела над крышами, безукоризненная, без малейшей щербинки, и такая
огромная и яркая, что почему-то именно сейчас верилось: там, как давно уже
говорят и пишут в книгах, обитают лунные жители…
Ольга остановилась с маху. Походило на то, что ей сегодня
категорически не везет. Именно у ворот той конюшни, где стояли их с Татьяной
кони, ярко горел фонарь, повешенный на крюк у входа, и в зыбком круге света
стояли несколько человек – люди, все до одного, – там был и Данила,
главный княжеский стремянный, и парочка псарей, и кто-то еще, кого она сейчас
не распознала. Все вроде бы выглядели трезвехонькими – но разговор шел крайне громкий
и энергичный, главным образом состоявший из тех народных словечек, которые
благонравной барышне и знать не полагалось – но это только в теории, а на
практике, выросши в деревне, пусть даже в княжеском богатом дворце, чего только
не узнаешь…
Ольга колебалась какое-то время, но потом решилась. Слишком
многое было поставлено на карту, чтобы отступать – особенно теперь, когда в
небе сияла полная луна. Она чувствовала, что если сейчас отступит, потеряет кураж,
в другой раз может и не решиться на подобное предприятие…
А посему она звонко откашлялась и двинулась к воротам,
нарочито громко шагая. Ругань сразу смолкла, все повернулись к ней, а узнав,
принялись, смущенно покряхтывая в кулак, отступать бочком-бочком, исчезая в
тени. Данила развел руками:
– Это мы так, барышня, промеж себя, сплошные глупости…
И наладился было следом за остальными, но Ольга проворно
поймала его за полу архалука, и вырываться он, конечно же, не решился, замерев
всей своей медведеподобной фигурой в позе почтительной и выжидательной.
– Что у вас тут? – спросила Ольга.
– Да эх… – Он замолчал. Повертел головой. –
Чистая комедия, барышня. Этому прусскому немцу приспичило, оказывается,
посмотреть настоящую псовую охоту…
– Так ведь не время, – сказала Ольга.
– А я что говорю? Никак не время. Но немец важный, его
сам государь принимать будет в видах дипломатии… Короче, завтра князь решил
устроить охоту – как бы настоящую, по всем правилам, только немец, понятно,
знать не должен, что ему будут изображать театр… – Данила досадливо
покрутил головой, превеликим усилием воли удерживая в себе простые народные
слова. – Мы люди маленькие, наше дело сторона, ежели его сиятельству так
нужно, изобразим в лучшем виде, только получится-то истинное безобразие… Кто ж
из охоты театр делает? Эх, кандибобер… Жили без дипломатии столько лет, и
дальше б жить столь же беспечально, да никогда не знаешь, с какого дерева
шишкой тюкнет по маковке… Нам-то что, мы люди исполнительные, просто с души
воротит, уж простите на откровенном слове…
– Могу себе представить степень возмущения
вашего… – сказала Ольга сочувственно.
– Не то слово, барышня, тут никакой степени не хватит…
– Заседлай Абрека, – сказала Ольга. – И
забудь, что меня видел. Не конюха же будить?
– Оно, конечно…
– Ну?
Неизвестно, что там Данила себе думал, но он, покачивая
головой, послушно направился в конюшню. Ольга ждала, нетерпеливо притопывая
ногой. Что стремянный кому-то проговорится, она не опасалась. Величайшим
достоинством княжеского поместья было то, что в нем полностью отсутствовало бабье:
ни властной супруги, ни ехидины тетушки, ни приживалок, обожающих сплетничать и
наушничать. Женщины среди прислуги имелись, конечно, в немалом количестве, но
не было вышепомянутых и подобных им, подходивших под категорию «вредного
бабья», как это однажды поименовала Татьяна. Бригадирша была не в счет – отроду
не сплетничала и не наушничала. По этой причине жизнь поместья в некоторых
отношениях была крайне привлекательной – что позволяло Ольге с Татьяной в
великой тайне вытворять многое, немыслимое при других обстоятельствах в другом
обществе. Меж собой, конечно, ловчие, псари и прочая публика, состоявшая под
началом Данилы, не удержатся от пересудов, но давно известно, что дальше них
это так и не пойдет…
