Громыхнул выстрел Крюкова – но его рука с пистолетом была
нелепо, высоко задрана в воздух, и пуля туго прожужжала где-то на уровне
верхушек ближайших деревьев.
У Ольги от непонятной встряски подкосились ноги, перед
глазами на миг все поплыло. Топорков – очевидно, истолковав это
по-своему, – подхватил ее за локоть железными пальцами и страшным голосом
прошипел:
– Держись, корнет, что ты, как баба… Учись, брат!
Она справилась с собой неимоверным усилием, выпрямилась,
глядя во все глаза. Дуэлянты, как и следовало ожидать, стояли на прежних
местах. У Крюкова был вид человека, готового вот-вот упасть в обморок самым
позорным образом: дрожа всем телом, он резко пошатнулся, крупные капли пота
поползли по его вискам, лицо побледнело.
Внимательно глянув на него и усмехнувшись, Алексей Сергеевич
приподнял дуло пистолета и выстрелил в воздух. Опустив изящный кухенрейтер,
громко осведомился:
– Господин Крюков, вы удовлетворены?
Тот кивнул, опустив глаза, все более заливаясь потом.
– Черт знает что! – воскликнул кавалергард. –
Не узнаю Артемия. Зачем же нужно было огород городить?
– Может, он болен? – пожал плечами его приятель.
Ухмыляясь, Топорков спросил:
– Ну что же, господа, дуэль закончена? Насколько я могу
судить, господин поручик совершенно недвусмысленно признал, что полностью
удовлетворен… Хотя, помнится, кто-то из присутствующих выражал желание…
– Бросьте, Василь Денисыч! – в сердцах махнул
рукой кавалергард. – Ничего не пойму, но в таком позорище я, помнится, не
участвовал ни разу, и нет никакого желания это затягивать… Артемий, что с
тобой? Доктор! Что вы стоите, ему определенно плохо!
Доктор, казалось, его не слышал – он застыл как вкопанный,
уставясь на Ольгу с такой злобой, что его взгляд самым натуральным образом
обжигал, ненависть ощущалась, как жар раскаленной печи. Теперь она не сомневалась,
что именно этот маленький неприметный человечек, как две капли воды похожий на
обычного, скучного, невыразительного немца-аптекаря из Литейной части, как раз
и был причиной всех странностей.
– Доктор! – настойчиво звал кавалергард.
Тогда только человечек в черном опомнился, заторопился к
поручику, которого уже поддерживал под локоть конногвардеец, с беспокойством
заглядывая ему в лицо и твердя:
– Артемий! Артемий! Да что с тобой такое? Появился
флакон с нюхательной солью, еще что-то…
Насмешливо, с превосходством глядя на эту сцену, Топорков
сказал громко:
– Полагаю, господа, в нашем присутствии нет более
необходимости, так что позвольте откланяться. Где нас искать в случае такой
необходимости, объяснять не стоит… Пойдемте, друзья?
Он подхватил ящик с пистолетами и первым направился к
карете, насвистывая что-то бравурное. Ольга с трудом выдернула из земли саблю и
отправила ее в ножны. Пальцы у нее еще подрагивали, и ноги слегка подкашивались
– последствия удара и того сопротивления, с которым она столкнулась.
Когда карета отъехала, Топорков покачал головой:
– Действительно, позорище получилось редкостное… А ведь
Крюков не трус, бретер известный… Пьян он был, что ли, до изумления или умом
подвинулся? Ничего не понимаю.
– С глаз долой – из сердца вон, – сказал Алексей
Сергеевич. – Все кончилось, и не стоит ломать голову. Что ты надулся,
Василий Денисыч, как мышь на крупу? Ну не стрелять же мне было в него, такого …
– Да я не в том смысле, – пожал плечами
ротмистр. – Просто беспрестанно ломаю голову над этой предиковинной
картиной – и никакого объяснения не нахожу. То ли комедия самого дурного
пошиба, то ли вообще невесть что…
Какое-то время они вяло, без особого воодушевления и
интереса спорили: стоит ли считать происшедшее какой-то непонятной интригой или
все объясняется помрачением ума поручика Крюкова. Ольга лишь тоскливо вздыхала
про себя: она-то правду знала, но кто бы ее слушал…
– Ну ладно, – сказал Топорков. – Гадать нам
не перегадать… и все равно до истины, чую, не доищешься. Да и к чему? Все
хорошо, что хорошо кончается. Ну что, поедем отметим удачную дуэль? И боевое
крещение корнета, пусть и в качестве секунданта? Алексей Сергеевич глянул на
часы:
– Ничего не получится, Василь Денисыч. Неотложные
служебные дела.
– У меня тоже, – сказала Ольга. – Как раз
сегодня вечером в ремонтном депо предстоит получить пакет…
Топорков, и не подозревавший, что оба торопятся успеть на
одно и то же свидание, пожал плечами:
– Скучные вы какие-то сегодня…
Ольга вновь выглянула в окно – и снова не увидела ни единого
экипажа на тихой улочке, застроенной довольно редко. На сей раз, понятное дело,
корнет исчез, от него остался лишь мундир в задней комнате.
Она была довольна собой. За пару дней удалось, не привлекая
внимания дома постоянными отлучками, уладить все дела: на Васильевском острове
корнетом был снят неплохой каменный домик, принадлежавший немцу-архитектору, на
год вернувшемуся в свое отечество для устройства каких-то дел. Домик
располагался уединенно, но и не так уж далеко от благополучных кварталов, был
окружен по-немецки добротным забором, имелась и надежная прислуга, старательно
подобранная означенным немцем. Корнет быстро нашел общий язык с кухаркой,
лакеем, а также военным инвалидом с двумя медалями Силантием, совмещавшим
обязанности сторожа, кухонного мужика и прислужника для тех домашних работ,
которые кухарка выполнять не могла по своей женской природе, а лакей – по
сословной спеси. Должным образом подмигивая, пользуясь многозначительными
обмолвками-недоговоренностями, а также выдав некоторые наградные суммы в
серебряной монете, корнет в два счета убедил эту троицу, что снял дом
исключительно ввиду романтических чувств к некоей замужней даме, ничего не
имевшей против свиданий, но требовавшей совершеннейшей тайны. Для Петербурга
(да и любого другого большого города) это выглядело предприятием донельзя
обычным – а потому прислуга, ручаться можно, приняла все это за чистую монету и
сговорчиво согласилась провести предстоящую ночь вне дома. Собственно говоря,
Ольга преподнесла им объяснение, не особенно и отличавшееся от правды – разве
что в реальности не было ни гусарского корнета, ни замужней дамы, но это сути
дела не меняло…
Она искренне надеялась, что дома все обойдется. Ближе к
вечеру барышня «прихворнула», легла в постель и категорически велела ее не
тревожить – а такие просьбы обычно скрупулезно исполнялись. Для пущей
надежности в ее постели действительно наличествовало нечто, что даже с близкого
расстояния совершенно не отличалось по виду от спящей Ольги Ивановны
Ярчевской, – глаза закрыты, слышно размеренное дыхание… Правда, эта
иллюзия растаяла бы в воздухе от первого же прикосновения человеческой руки (на
нечто более совершенное Ольга, увы, оказалась не способна) – но, с другой
стороны, кто в княжеском доме вздумает посреди ночи трогать руками спящую барышню?
Разве что пожар случится и всех обитателей дома начнут спасать – но до таких
крайностей, будем надеяться, не дойдет…
