– Что за вздор! – энергично сказала Ольга. –
Ни о ком из этих кавалеров она ни словечком не упомянула, а вот о вас говорила
с необычайным воодушевлением… Что это?
Поэт тоже повернулся к двери, за которой происходило что-то
непонятное и шумное – грохотали шаги, звенели шпоры, послышалось унылое
бормотанье Семена – а в следующий миг дверь распахнулась и, оттесняя унылого
цербера, в комнату ворвались несколько офицеров: Василий Денисович Топорков
(он-то главным образом и производил весь этот шум), двое его однополчан (судя
по мундирам, гродненских гусар) и невысокий конный артиллерист с усами едва ли
не шире эполет.
– Ба! Ба! Ба! – загремел Топорков. – Ну, это
уж, Алешенька, ни в какие ворота не лезет: в такой прекрасный день сидеть в
халате, словно орловский помещик, бумагами шуршать, аки крыса канцелярская… Мы
за тобой, и не перечь! Коляски у крыльца, шампанское грозит степлиться… –
Он наконец обратил внимание на постороннего офицера. – Корнет? Не имею
чести…
Ольга испытала секундное замешательство – столь неожиданным
оказалось вторжение доброго знакомого. Присмотревшись к ней внимательно,
Топорков вдруг патетически воскликнул:
– Минуту! Молчание, господа, молчание, я должен
умственно сосредоточиться…
Все притихли. Ротмистр выпрямился посреди комнаты, сделал
чрезвычайно озабоченное лицо, свидетельствовавшее об усиленной работе мысли,
упер в лоб указательный палец и простоял так некоторое время. Окружающие
смотрели на него с недоумением.
– Вот оно! – ликующе возвестил Топорков, воздев
тот самый палец. – Разрази меня гром, юноша, если вы – не корнет
Ярчевский, кузен Ольги Ивановны!
– Действительно, – сказала Ольга,
поклонившись. – Олег Петрович Ярчевский, к вашим услугам… Как вы
догадались?
– Голова гусару дана не для того только, чтобы
отращивать на ней усы и бакенбарды, – важно сказал Топорков. –
Увидевши мундир Белавинского гусарского и ваше поразительное сходство с Ольгой
Ивановной, я употребил присущую мне интуицию и моментально сделал логические
умозаключения… – Он гордо оглядел друзей. – Таков уж я, да-с!
– По уму, Васенька, тебе б давно в генералы, –
сказал артиллерист.
– Увы, друг мой Лихарев, увы, – воскликнул
Топорков. – В генералы не выйдешь без приличной войны, а в Европе вот уж четверть
века царит такая скука, что застрелиться тянет… Ну что же, господа, знакомьтесь
– кузен Ольги Ивановны, корнет Ярчевский, поручик Тучков, поручик Тулупов,
капитан Лихарев. Должен вам сказать, господа, что не далее как вчера Ольга
Ивановна просила меня взять господина корнета под свое покровительство, о чем я
сейчас и объявляю. Ну, наконец-то, будем знакомы, у нас, гусар,
попросту! – Он сграбастал Ольгу в охапку и крепко обнял, едва не поломав
ребра. – Покажись-ка, молодой человек, покажись… Ну что же, все не так уж
скверно. Вид, в общем, бравый, мундир сидит отлично… усы, конечно, очень не
помешали бы, ну да это дело наживное… Орел! А на Ольгу-то как похож! Ежели
нарядить тебя в платье, пожалуй, и не отличишь!
Решив, что кашу маслом не испортишь, Ольга выпрямилась,
положила руку на эфес сабли и произнесла ледяным тоном:
– Вы хотите сказать, господин ротмистр, что гусарский
корнет – а точнее я сам, в женском платье был бы неотличим от девицы?! Да за
подобное оскорбление следует…
– Браво! – воскликнул артиллерист. – Вот это
– лихо! Ну что, Васюк, будете рубиться? Комната просторная…
– Ну! Ну! Ну! – вскричал Топорков, прижав руки к
груди умоляющим жестом. – Ну прости уж, брат, с языка сорвалось, язык у
меня, все говорят, без костей… А ты, князь, думай, прежде чем говоришь. Ольга
Ивановна мне, как человеку чести, доверила покровительство над ее кузеном, кое
я клялся исполнить в точности – и прикажешь с ним рубиться сразу же? Я
сболтнул, он был настолько благороден, что извинил… Ведь верно?
– С условием недопущения подобного впредь, –
сказала Ольга.
– Горяч! – удовлетворенно сказал Топорков,
покосился на стол, где в беспорядке валялись листы бумаги, исписанные убогими
виршами провинциальных рифмоплетов. – Положительно, господа: они тут и в
самом деле стишки читают! Боже мой, что творится с даровитой молодежью, какое
она себя находит времяпровождение… Алешка! Надевай сюртук, и едем веселиться.
Говорю тебе, две коляски у крыльца, нас уже ждут, все глаза проглядели… Живо,
живо! А то не посмотрю, что ты состоишь при Третьем отделении, так всыплю… Ну,
собирайся! – Он схватил поэта в охапку, вытолкнул его из комнаты и
оглушительно заорал в незакрытую дверь: – Семен, каверза ты двуногая, живо
одеваться барину! Сейчас поедем, господа… – Он вернулся к Ольге и дружески
приобнял ее за плечи. Заговорил с чрезвычайной серьезностью: – Ну что же,
корнет, Василий Денисыч Топорков не привык манкировать своими обязанностями и
нарушать слово. Коли уж я твоей кузине обещал стать для тебя и покровителем, и
лоцманом в житейском море сего богоспасаемого града, я, будь уверен, за дело
возьмусь всерьез и в два счета из провинциального мальчишки сделаю
совершеннейшего петербуржца, совершеннейшего гусара… Ты, конечно, понтируешь?
– Как же без этого, – кивнула Ольга.
– Прекрасно. Гусар без карт – не гусар. Только уговор:
без моих советов не понтировать! А то, знаешь, братец, тут есть иные дома, где
не то что семишник
[12]
, а орех с рождественской елки ставить не годится… Ну, я
тебе потом подробно разъясню, у кого играть можно, а кого следует обходить
десятой дорогой. Что у нас далее?
– Дуэли, разумеется, – сказал один из гусар.
– Э, нет! – живо возразил Топорков. – Вот с
этим мы как раз спешить не будем. Искусству хладнокровного бретерства тоже
следует учить долго и старательно – чтобы юнец и по сущим пустякам не лез в
драку, и не трусил в серьезных делах… Дуэльное искусство мы отложим на потом,
для карт сейчас не время… Остаются иные доблести, которыми должен обладать
настоящий гусар, и мы немедля отправимся знакомить новичка с необходимыми гусару
навыками… Алеша! Ну где ты там? Не во дворец собираемся, право!
И, едва завидев Алексея Сергеевича, схватил его под руку,
увлекая к дверям. От Топоркова исходила некая особенная сила, время в его
присутствии словно ускоряло бег, а люди начинали двигаться так прытко, как сами
за собой не подозревали. Миг – и Ольга очутилась в одной из двух колясок, еще
миг – и они уже не на Мойке, а на Большой Подяческой… По громогласному указанию
Топоркова кучер натянул вожжи возле неширокой лестницы трехэтажного дома, и все
со смехом и шутками выскочили из колясок. Ольга, не собираясь ни о чем
спрашивать, попросту шла за спутниками, с любопытством оглядываясь. Они
оказались в обширном вестибюле с уходящей наверх мраморной лестницей, устланной
ухоженным ковром со сверкающими медными прутьями. Дверь за ними с поклоном
притворил осанистый седоусый швейцар в ливрее с тремя воланами и несколькими
медалями на груди, судя по усищам и выправке – отставной солдат, быть может,
даже гвардейский. Ольга спросила осторожно:
