Ольга вдруг остановилась и, убедившись, что Бригадирша уже
скрылась за поворотом коридора и свидетелей нет, вернулась к картине. Прекрасно
знала о себе, что строптивости и решительности в характере хоть отбавляй, вот и
теперь не выдержала…
Покойный император, бледный, как стена, медленно повернул к
ней узкое лицо, недружелюбно сверкнул глазами, переместил руку – иначе, чем в
прошлый раз, сделав совершенно другой жест – столь же непонятный, впрочем, как
и в первый раз.
Но теперь ей уже не было страшно, скорее – весело.
– И это все, на что вы способны, ваше
величество? – спросила Ольга полушепотом. – Пугать девушек со стены?
А ведь вы, говорят, были лихим полководцем и предприимчивым любовником, во что
же вы превратились – пыльное, обветшалое пугало…
Она осеклась, отступила на шаг – во мгновение ока что-то произошло,
и покойный император стоял теперь перед ней. Как и писали историки, он оказался
низкорослым, ниже Ольги чуть ли не на голову – но глаза жгли, словно два
уголька, лицо было настолько холодным и властным, что она невольно стала
отступать к стене, а он надвигался, мертвенно-бледный, плотно сжавший губы,
выглядевший совершенно реальным, на белом камзоле алели кровавые пятна в тех
местах, куда угодила картечь, то ли ей казалось, то ли и в самом деле потянуло
промозглым холодком…
А потом отступать стало некуда, и Ольга уперлась спиной в
резную деревянную панель. Вполне осязаемые холодные пальцы больно стиснули ее
подбородок и принудили опустить голову, так что они теперь смотрели Друг другу
в глаза.
– Вы мне напоминаете нахального и бесцеремонного щенка,
мадемуазель, – отрывисто произнес мертвый император. – Ваше счастье,
что с вами мы не ссорились…
– А что вам сделала старуха? – запальчиво спросила
Ольга, твердо решив не поддаваться страхам. – Двадцать лет… да нет,
наверняка больше, грозите ей со стены…
Холодом от ее странного собеседника и в самом деле веяло –
но не ощущалось запахов разложения, тлена, о которых так любят упоминать
рассказчики страшных историй. Это и понятно, в некотором смятении чувств
подумала Ольга, он же вовсе не покойник, выбравшийся из могилы, очень уж далеко
отсюда похоронен, тут что-то другое…
– Старуха? – Бледный император улыбнулся уголком
узкого рта. – Милая моя, тридцать с лишним лет назад это была никак не
старуха, скорее уж пожилая чертовка с самыми неожиданными мыслями и идеями…
Короче говоря, это старые дела, и касаются они лишь тех, кто в них был замешан…
Вы действительно не боитесь? В такой ситуации с вами всякое может приключиться…
– Не пугайте, – сказала Ольга, собрав всю
отвагу. – Если бы вы могли мне что-то сделать, давно бы сделали. А вы
только грозите с полотна… Кстати, почему мне? Я-то вас ничем не обидела, меня
вообще не было на свете, когда…
Его лицо вдруг изменилось – словно бы он пытался выйти из
созданного художником образа – задергалось в странной гримасе, как будто накрепко
сшитое нитками, которые теперь он движениями мускулов пытался порвать. И это
было довольно жутко.
– Эжени, – сказал вдруг Бонапарт. – Ты меня
совершенно не помнишь? Нисколько? Это неправильно, Эжени, я никогда не верил
всем этим глупостям… Это же ты…
Он придвинулся вплотную, схватил Ольгу за плечи,
бесцеремонно притягивая к себе, воздух стал по-настоящему морозным, так что
показалось, будто вокруг мечется вихрь снежинок. Ледяные губы коснулись ее
щеки, волос, губ.
Ольга отчаянно вырывалась, совершенно так, как если бы имела
дело с живым бесцеремонным наглецом, распустившим руки под влиянием
горячительных напитков и законченного беспутства.
– Ступайте вы… откуда пришли! – вскрикнула она
отчаянно, вздрагивая от пронизывающего холода и ледяных прикосновений. –
Да воскреснет Бог и расточатся… Никакая я не Эжени, понятно вам? С чего вы
взяли? Пустите!
Глава 2
Загадки остаются
Внизу громко хлопнула дверь, послышались уверенные, веселые
голоса – это общество возвратилось с балета. В следующий миг произошло нечто
непонятное, больше всего похожее на порыв ветра, пронизанного несущимися
снежинками и россыпью искр, – и Ольга обнаружила, что осталась в
совершеннейшем одиночестве. Если только рядом с ней и в самом деле кто-то был
совсем недавно. Пламя многочисленных свечей слегка подрагивало – но это можно
было приписать и ветерку, ворвавшемуся в парадную дверь следом за хозяином и
гостями. В коридоре было пусто, и, насколько Ольга могла разглядеть с того
места, где так и стояла, прижавшись к стене, на картине все обстояло
по-прежнему: император указывал цепенеющей рукой куда-то в пространство, а
сподвижники стояли в прежних позах.
Не было особенного страха, разве что досада: знакомый и
уютный дом вдруг повернулся к ней неожиданной стороной. Пытаясь перевести дух и
все еще чувствуя пронизывающий холод – что, конечно же, было
самовнушением, – она подумала, что в жизни не слышала ничего касаемо
оживающей картины даже от самых болтливых дворовых, любивших почесать язык о
выдуманных ими самими привидениях. Как расценить этакие новшества, непонятно.
Бригадирша должна знать, как никто другой, следовало бы с ней поговорить, она
обожает повествовать о старых временах… вот только, как выяснилось, кое о чем
старательно умалчивает…
Шаги и голоса приближались, и Ольга на цыпочках скользнула в
коридор, ведущий к ее комнате, – как-никак ей сейчас полагалось
недомогать, и не было никакого желания встречаться с важным гостем, несмотря
даже на присутствие в его свите интересных кавалеров.
Как и следовало ожидать, Дуняша не спала, сидела в своей
комнатке, но это бдение, есть такие подозрения, было вызвано не ревностью к
службе, а любопытством. Ну да, она так и кинулась навстречу:
– Как там было, барышня?
– Как и следовало ожидать, – сказала Ольга устало
и прошла в свою комнату, где на столике мерцала одинокая свеча в оловянном
английском подсвечнике.
Вынула пистолет из-за ремня, положила его на столик, упала в
кресло и вытянула ноги. Дуняша проворно присела на корточки и взялась за
голенище.
– Оставь пока, – отмахнулась Ольга. – Иди к себе,
я немного отдохну.
– Барышня…
Глаза верной горничной были красивые и глуповатые, горевшие
тем самым неодолимым любопытством, которое сгубило праматерь человечества.
Ольга прикрикнула:
– Ступай к себе, говорю! Потом позову.
Подействовало. Дуняша вышла с превеликой неохотой, тихонько
притворила за собой дверь. Ольга откинула голову на обитую старинным штофом
спинку кресла, прикрыла глаза.
Сейчас ее не занимало даже неожиданное сошествие с картины
покойного французского императора – мало ли какой чертовщины не случается в
жизни, владения князя Вязинского отнюдь не исключение…
Разочарование от гадания было настолько сильным, что слезы
готовы были брызнуть из глаз, и она старательно сдерживалась, собрав в кулак
весь свой характер, отнюдь не мягкий и вовсе не напоминавший натуру тех томных
созданий, о которых так слезливо писывал господин Карамзин.
