– Ну и что? Неплохое было столетие, по совести говоря.
Умели справляться со всякой мерзостью, не таскаясь по судам и не приваживая
денежками юридических крючков. Мне бы только удержать в руке да попасть, куда
следует…
– Оставьте, – сказала Ольга. – Уж до такого я
постараюсь не допустить.
– Но если что, говори без церемоний. Ради такого дела я
и пистолет взять готова…
– Не придется, – твердо сказала Ольга. –
Непременно что-нибудь отыщу…
Она отправилась к себе, быстроты ради послала Дуняшку в
конюшню распорядиться, чтобы заседлали Абрека, и принялась переодеваться в
«гусарский» костюм. Успев надеть лишь сапоги и чикчиры
[11]
, почувствовала на
себе чей-то жадный взгляд. Поскольку в спальне не было обычных людей, разве что
искусно спрятавшихся, она не раздумывала долго. Торопливо надела рубашку и, не
оборачиваясь, бросила через плечо:
– Объявись-ка, Джафар…
Турок послушно материализовался в двух шагах от нее,
безмятежно улыбаясь, топорща усики в стрелочку, одним словом, не выказывая
никаких признаков раскаяния.
– Я тут явился с докладом, – сказал он как ни в
чем не бывало. – И решил подождать, видя, что вы заняты, не предлагать же
мне было свою помощь в одевании, это попросту неприлично…
– А разглядывать меня исподтишка – прилично? –
поинтересовалась Ольга.
– Пожалуй, – сказала турок. – Вы так
прекрасны и пленительны, госпожа моя, что невозможно удержаться от опрометчивых
поступков. Ну что мне прикажете с собой поделать, если я никогда не относился к
тем уродам, что предпочитают мальчиков? Наконец, есть в этом нечто от почитания
изящных искусств – ваша нагота столь совершенна, что всякий ценитель
прекрасного не упустит случая…
Черт его знает, но как-то само собой так оказалось, что
Джафар неизвестно когда придвинулся к ней вплотную, взял за локоток, а
свободную руку уже тянул к не-застегнутой на груди рубашке. Уже обвыкшаяся с
привычками своего «иноземного холопа», как наверняка выразилась бы Бригадирша,
Ольга не стала возмущаться словесно, а нанесла удар, который у обычных людей
примерно соответствовал сильному тычку локтем в бок. Джафар отскочил, охнув от
боли.
– Вот объясни ты мне, беспокойное создание, –
сказала Ольга, надевая кафтанчик и тщательно застегивая крючки. – Почему
вы все… ну, ты понимаешь, о ком я… такие озабоченные насчет прекрасного пола?
Мне это кажется, или в самом деле явная озабоченность присутствует? Ты мне
проходу не даешь, эта компания, что нагрянула с камергером, непотребства
вытворяет…
– Ну и словечки у вас, госпожа моя, – поморщился
турок. – Я бы выразился, это не озабоченность, а повышенное стремление к
общению с прекрасным, свойственное тем существам, в чьей натуре преобладает
огонь. Духи бывают разные – огня и воды, воздуха и земли. Конечно, дело ваше,
верить или не верить, но говорю вам как знаток – хорошо еще, что вы столкнулись
с духами огня. Духи земли, например, к женским прелестям совершенно глухи… но зато
обладают массой других, еще более неприятных привычек, так что сталкиваться с
ними не советую…
– А я – кто? – спросила Ольга в лоб. – К чему
принадлежу, к какой стихии?
– А вы ни к какой стихии и не принадлежите. Вы,
прелестница – колдунья, и все тут, а уж какие духи вам достанутся в подчинение
или в качестве врагов, зависит от случая. Будь покойный Сильвестр-эфенди кем-то
другим, вам совершенно иная публика досталась бы в слуги… а может, и во враги.
Сложный это предмет, с налету не разберешься, вам еще многому учиться
предстоит…
– Вот и начнем, – сказала Ольга решительно. –
Камергер и его шатия – кто они такие?
– Как бы вам преподнести доступнее, госпожа моя… Они –
Ночное Племя.
– Спасибо, – сказала Ольга. – Преогромное вам
мерси с решпектом… Объяснил понятнее некуда… Кто они – черти? Упыри? Заклятые
души? Можешь ты не вилять, а объяснить простыми словами?
– В том-то и суть, что не могу, – сказал Джафар с
грустным видом. – Потому что человеческих слов, простите великодушно, не
имеется. Вы, люди, напридумывали себе для обозначения существ с Той Стороны
множество словечек… иногда эти словечки, согласен, очень точно обрисовывают
сущность, а иногда категорическое выходит заблуждение… Упырь – он и есть упырь,
тут все правильно. С чертями тоже, в общем, нет промашки. Но есть еще масса
созданий, которых вы, люди, не умеете отличать друг от друга, потому что
ничегошеньки о них не знаете. Вот я, к примеру, джинн… люди о нас имеют
довольно точное представление. Но как я вам объясню, что такое Ночное Племя,
если ваши мудрецы о них и не слыхивали – очень уж они ловко умеют
прятаться, – а потому и словечек не придумали? Вы разве еще не поняли, что
обнаружили целый мир? С превеликим множеством разновидностей и видов, из коих
далеко не всех классифицировали и занесли в реестры…
– Интересно, – сказала Ольга. – Вы всегда так
гладко, по-ученому изъясняетесь?
– Как у вас говорится, с кем поведешься, от того и
наберешься, – сказал Джафар. – Лет двести назад сложилось так, что
мне пришлось служить у одного крайне ученого и книжного человека… нет, не в
этой стране, далеко отсюда. Ну, тут уж положение обязывало, поневоле за долгие
годы нахватался ученых материй, тем более что и работу он мне поручал
соответствующую. Все от хозяина зависит, госпожа моя. Смотря кто он… У купца я
нахватался одних тонкостей, у воина – других, у книжника – третьих.
Ольга усмехнулась:
– Ну, а у меня ты чего рассчитываешь нахвататься?
Джафар, глядя с поразительным простодушием и задушевностью,
ответил, приложив руку к груди:
– Что касается вас, пленительная госпожа моя, то я все
еще льщу себя надеждой, что мы когда-нибудь подружимся и будем рука об руку
шагать по жизни, встречая ее печали и радости, как два любящих сердца…
– Дело, конечно, твое, – сказала Ольга. – Но
я на твоем месте пустыми мечтаньями не увлекалась бы… Ладно. Нет таких слов в
человеческом языке… Будем искать ощупью. Ночное Племя… Служат они, я так
понимаю, злу?
– Это очень сложный и запутанный вопрос, госпожа
моя, – что есть зло и что есть добро, тут мы рискуем заплутать в таких
философических дебрях…
– Да? – подняла бровь Ольга. – По-моему,
добро есть добро, а зло есть зло…
Джафар в наигранном восторге поднял глаза к небу:
– Клянусь семью мудрецами, я восхищен кристальной
ясностью, с какой вы излагаете сложные истины. Так и представляется, что слышу
высокомудрого книжника Аль-Хаукаля Аль-Мавераннахри… Мудрейший был человек, и
слава о его учености простиралась от Кордобы до Багдада… да вот однажды
ввязался он в дворцовые интриги, за что и был сожжен на костре из собственных
ученых трудов, отчего и остался потомству неизвестен… Очень четко вы все
изложили, возражать глупо. Зло есть зло, а добро есть добро… вот только понять
бы нам всем, ничтожным, что есть добро, а что есть зло…
