Так-так-так… А это уже совсем интересно, господа мои, иные
руку на отсечение отдали бы ради такого умения – и не только записные
сплетницы, обожающие подглядывать и подслушивать, но и шпионы, скажем, для них
такой дар был бы лучшим подарком. Нужно попробовать…
Жаль, что всей этой благодатью нельзя делиться, подумала
Ольга. Забавлялись бы вдвоем с Татьяной… Ладно, попробуем-ка, не откладывая…
Она сосредоточилась, напряглась и словно бы дернула шнурок, раздвигавший
портьеру, – только так это можно было коряво и скудно описать на
человеческом языке.
Невидимая портьера раздвинулась послушно, и перед Ольгой
оказалось окно в жаркий, безоблачный день, там, насколько хватало взгляда,
протянулись желтые пески, и вдали, погромыхивая колокольчиками, шагал самый
настоящий верблюжий караван. В лицо пахнуло жарким ветром, она ощущала жар
горячего песка – пригоршня раскаленной пыли, подхваченная порывом ветра, едва
не запорошила глаза, так что Ольга едва успела прикрыть глаза ладошкой, ощутила
на щеках прикосновения горячих песчинок.
Осторожно убрала руку. Караван двигался в прежнем
направлении, ослепительно белое солнце сияло над песками…
Что-то, то ли большая птица, то ли гонимый ветром куст, с
немалой скоростью приближалось к ней справа. Что-то полет слишком
целеустремленный для сорванного бурей куста…
Непонятное черное пятно, приблизившись, превратилось в
человеческую фигуру, за плечами которой бился по ветру полосатый плащ. На нее с
интересом уставились черные глаза, можно было отчетливо разглядеть лицо,
гораздо длиннее и уже человеческого, очень странное, словно бы из ярко
освещенного изнутри молочно-белого стекла, по которому играют сполохи огня…
Мамочки, да у него клыки звериные! И уши волчьи!
Когда физиономия этого загадочного существа оказалась у
самого ее лица и к ней протянулась из широкого рукава длинная то ли рука, то ли
лапа с кривыми когтями, Ольга едва успела захлопнуть окно. Даже отступила на
шаг, опасаясь, что неведомое существо, чего доброго, вломится в ее спальню.
Впредь нужно осторожнее, а то угодишь неведомо в какие земли, где обитают
непонятные твари…
Попрактиковаться проще и безопаснее дома, где, согласно
поговорке, и стены помогают… Выписывая у щек круги согнутыми пальцами, отклоняя
то вправо, то влево запястья, Ольга принялась бродить по дому – то есть сама
она, конечно, оставалась на месте, это ее взгляд путешествовал.
Куда ни попади – темнота, мерное похрапывание, – ну да,
большинство обитателей дома десятый сон видят перед рассветом, когда спится
крепче всего. Ничего интересного… ага, а вон там горит свет… Посмотрим, по
какой причине полуночничает господин камергер, есть сильное подозрение, что и
он, подобно прусскому высокому гостю, отдал должное доморощенным актрисам…
Ольга усмехнулась не без легкомыслия, покачала головой: вот
именно, в десятку. У изголовья постели камергера горел ясным пламенем
восьмисвечовый канделябр, а на постели сплелись два обнаженных тела, в такой
позиции, что сразу следовало отмести предположение, будто они там обсуждают
финансовую политику Сардинского королевства или виды на урожай. Ай-яй-яй,
игриво подумала Ольга, отводя взгляд от постели, а еще петербургский сановник,
вхожий во дворец. Стоило попасть в подходящие условия… Все мужчины одинаковы.
Она хотела было уйти – но присмотревшись, осталась,
охваченная изумлением и даже злостью. Незатейливые события как раз подошли к
концу, камергер приподнялся и сел на постели, а девица осталась лежать,
запрокинув голову и уставясь в потолок. И Ольга без всякого труда – в спальне было
достаточно светло – признала в ней Дуняшку. Вот это уж оказалось совершеннейшей
неожиданностью. Какова вертихвостка. Мы, откровенно признаться, тоже не монашки
– но у этой паршивки, в отличие от нас, жених имеется, все уши прожужжала про
то, какая у них большая и чистая любовь… А втихомолку, оказывается, со
столичными гостями колобродит…
Возмущенно фыркнув, Ольга хотела уже совершить то, что в
переводе на человеческие понятия называлось бы «повернуться и уйти», но
задержалась. Присмотревшись, она стала подозревать, что дело определенно не в
порядке. Дуняшка так и лежала навзничь, таращась в потолок с безмятежной
улыбкой, – но улыбка эта больше походила на искусственную гримасу,
хорошенькое личико напоминает застывшую маску, да и поза выглядит не вполне естественной…
Ольга моментально вспомнила, как граф пытался ее оплести – и
посуровела. Все оборачивалось какой-то неожиданной стороной, весьма
неприглядной, способной не на шутку встревожить: хорошенькие же гости нагрянули
в имение… Теперь уже нет никаких сомнений, что горничная похожа на жертву
некоего дурмана, – у человека, который сам собой распоряжается, не может
быть такого лица и улыбки…
Ольга осталась. Зло поджав губы, наблюдала, как камергер
лениво водит кончиками пальцев по девичьему телу, словно рассеянно гладит кошку
или иное неразумное создание. Услышала его спокойный, приятный голос:
– Ну что, довольна?
Не меняя позы и не шевелясь, Дуняшка ответила неестественно
ровным голосом:
– Я вам бесконечно благодарна, господин камергер, что
снизошли до деревенской дурехи…
Камергер ничуть не переменился – оставался столь же
обаятельным и светским, но теперь он казался Ольге каким-то другим существом,
ничего общего не имевшим с прекрасно знакомым ей человеком. Хорош же он настоящий
… Но постойте… выходит, не только граф, но и он что-то такое умеет?
– Вот и умница, – сказал камергер
самодовольно. – А то нужно ж было удумать – сберегать невинность для
какого-то холопа в лаптях и сермяге… Подожди, милая. Когда я наконец-то
доберусь до твоей хозяюшки, я тебя поставлю возле постели с канделябром, а там
и позабавимся все вместе…
– Как вам будет угодно, ваше сиятельство, –
безучастным тоном отозвалась Дуняшка.
«Ах, во-от у вас какие планы, господин камергер, –
подумала Ольга прямо-таки в ярости. – Ну, это мы еще посмотрим…»
Ее так и подмывало не мысленно, а самым натуральным образом
ворваться в спальню и надавать пощечин этому лощеному проходимцу, но, в здравом
размышлении, она поняла, что не следует свои способности обнаруживать – пока
неизвестно толком, на что еще Михаил свет Дмитриевич способен. В конце концов,
она делает первые шаги, не стоит увлекаться…
Она тихонечко отодвинулась – и пустилась по другим комнатам.
У полковника Кестеля было темно. Спальня фон Бока оказалась пустой. Генерал
Друбецкой не спал, но у него-то ничего интересного как раз не происходило:
генерал сидел при свече, с видом крайне мрачным и угнетенным, перед ним
красовалась наполовину опустошенная бутылка, а на полу стояли две пустых.
Выглядел генерал так, словно его с рассветом собирались волочь на плаху –
никакого преувеличения, именно такое у него было лицо…
В отведенной графу Биллевичу комнате, наоборот, царило
оживление, нимало не соответствовавшее ночной поре и приличному дому…
