Сон у нее всегда был крепким, и просыпалась она в
определенное время сама, так что Дуняшке очень редко приходилось хозяйку
будить. Но на сей раз, когда она открыла глаза, с первого взгляда поняла, что
стоит еще натуральная ночь: спальня была залита серебристым лунным сиянием, да
и с постели видно, как огромная бледная луна висит над верхушками деревьев…
В спальне кто-то был. Послышалось шевеление, потом раздались
тяжелые неуклюжие шаги. Рывком отбросив одеяло, Ольга села в постели,
инстинктивно сжимая на груди тончайшую ночную рубашку. На легкую Дуняшкину
походку это ничуть не походило, скорее уж на мужицкое топотанье…
Она не испугалась – скорее разозлилась. Отродясь в имении не
случалось подобных вещей.
– Кто там? – бросила Ольга в пространство
уверенным барским тоном.
Топотанье приблизилось. И Ольга смогла издать лишь
слабенький нечленораздельный звук вроде жалобного писка, а потом у нее
прямо-таки отнялся язык, а заодно и возможность шевелиться.
Две высоких, широченных фигуры надвинулись из темного угла,
прямо к постели. Ростом и размахом плеч они, в общем, не особенно и
превосходили иного крепкого мужика, но лица, лица! Их физиономии имели лишь
отдаленное, гротескное сходство с человеческими: и гораздо шире, и форма
какая-то не такая, не вполне человеческая, и уши острые, как у белок, и зубья в
приоткрытых ртах были чересчур широкими для человеческих (этакие гнутые
квадраты), и волосы стоят ежиком, отчего напоминают то ли сапожную щетку, то ли
кабанью щетину. Одним словом, таких среди человеческого рода не водится – разве
что в ярмарочных балаганах, куда испокон веков прибивались всякие уроды. Друг на
друга похожи, как близнецы, а вот одежда, что преудивительно, никакой экзотики
в себе не таит и крайне напоминает обычную мужицкую: рубахи с подпояской,
мешковатые шаровары, сапоги гармошкой…
Вот такая парочка придвигалась к постели, скалясь от уха до
уха (и даже острыми ушами пошевеливая при этом), подталкивая друг друга
локтями, гримасничая и испуская звуки, похожие на мужицкое опять-таки веселое
гмыканье…
А потому трудно упрекать Ольгу в том, что она пустила в ход
известное женское оружие: зажмурилась, набрала в грудь побольше воздуха и
испустила столь пронзительный и громкий визг, что просто удивительно, как не
разлетелись оконные стекла и кувшин с прохладительным лимонным морсом на ночном
столике.
Весь дом на ноги она вряд ли подняла бы, но левое крыло
второго этажа, где находилась ее спальня – уж будьте уверены. Следовало
ожидать, что незамедлительно поднимется переполох, послышится топот ног и в
спальню ввалится многочисленная дворня…
Однако, как она ни прислушивалась, ничего подобного не
происходило. Стояла совершеннейшая тишина. Один из пугающих визитеров,
осклабясь, гнусаво произнес:
– Так это… Кто ж придет… Не слышно ж им-то…
Второй абсолютно схожим голосом прогудел:
– Не извольте бояться, новая хозяйка. Мы не
какие-нибудь, мы верные и порядок блюдем строго. Работенку бы нам, мы завсегда
исполнительные, не то что какие-нибудь…
– Работенку давай, хозяйка, – поддержал первый.
Оба так и застыли там, где остановились, шагах в трех от
постели, глупо ухмыляясь и выжидательно таращась на Ольгу. Она вонзила ногти
себе в предплечье и зашипела от боли – все это, несомненно, происходило наяву,
и незнакомцы были не ночными кошмарами, а существовавшими на самом деле жуткими
созданиями…
Одним отчаянным прыжком Ольга соскочила с постели, быстро
обогнула парочку и рванула на себя створку окна, уже твердо намереваясь
устроить всеобщий переполох. Створка, обычно подчинявшаяся легкому касанию,
даже не шелохнулась, как будто была заколочена намертво, чего, разумеется, не
могло быть, Ольга сама ее закрывала перед сном малое время назад…
Ободренная тем, что они так и стоят на месте, не делая
попыток схватить ее или воспрепятствовать, она кинулась к двери, всей тяжестью
тела навалилась на бронзовую начищенную ручку. Дверь, как и окно, не поддалась,
словно ее приперли снаружи неподъемной колодой…
Повернувшись к ней, странная парочка ухмылялась все так же
идиотски. Один сказал настойчиво:
– Хозяйка, давай работу. Без дела нам сидеть никак
невозможно. Ты в дверь-то не торкайся, она ж тоже запечатана, и никто не
слышит. Какое им дело, о чем мы с хозяйкой беседуем?
– Какая я вам хозяйка? – вскрикнула Ольга.
– Скажешь тоже! Самая что ни на есть доподлинная.
Потому как ваши мы теперь, хошь с кашей трескайте, хошь на березу садите
заместо дятла. Мы завсегда исполнительные.
Что-то полузабытое, смутно знакомое стало приходить на ум –
но Ольга все еще была слишком потрясена, чтобы рассуждать здраво. Парочка тем
временем приблизилась к ней вплотную, поднялись могучие руки, ухватили ее за
плечи, за руки. Ольга не в силах была и шелохнуться – хватка у них оказалась
медвежья. От обоих густо несло каким-то неживым запахом вроде мокрой древесины,
неведомо сколько пролежавшей в кадке с затхлой дождевой водой. Ольге стало
нешуточно больно, она дернулась, но высвободиться, конечно, не смогла. Странные,
стискивая ее не на шутку, талдычили вразнобой:
– Давай работу, хозяйка! Изнываем без работы,
измаялись, невмочь нам прохлаждаться. Сильвестр Фомич, бывало, уж знал, как
своих верных слуг занять, чтоб, значит, никакой лености и в помине…
От боли и испуга у Ольги начала кружиться голова, она
пошатнулась…
– Те-те-те! – раздался новый голос, гораздо более
человеческий, звонкий и непринужденный. – Вы почему здесь, бессмысленные?
А ну-ка, улетучьтесь оба пока что, хозяйке время нужно в себя прийти. Только
два таких чурбана, как ваши милости, могут не понимать таких очевидных вещей… А
ну-ка, брысь отсюда живенько!
Произошло нечто не менее удивительное: оба верзилы вдруг
истончились, съежились, ссохлись, на глазах превращаясь в некое подобие
колышущихся толстенных веревок, сохранивших слабое сходство с их первоначальным
обликом, – а там и вовсе стали утончаться в веревочку, в ниточку, и
ниточки эти с неописуемым звуком метнулись к замочной скважине, в каковой вмиг
и исчезли, укорачиваясь с поразительной быстротой, пока не пропали совсем.
Ольга обернулась в сторону нового голоса. Не то чтобы ей
стало спокойно, но очередная персона оказалась совсем другого облика: перед ней
стоял тот самый турок, который тогда беседовал с Сильвестром, одетый в точности
так же, с той же дерзко-веселой улыбкой. В отличие от исчезнувших, он выглядел
совершенно натуральным созданием из плоти и крови, более того, практически
человеком, а не чудищем из кошмара. Даже пахло от него не гнилым деревом, а
чем-то восточным, наподобие благовоний.
– Не извольте пугаться, прелестная хозяюшка, –
заговорил он с нахальством балованного слуги. – Я этих уродов пока что
прогнал, больше они вас не потревожат. А вот нам с вами, ей-ей поговорить по
душам прямо-таки необходимо…
