У заднего крыльца и точно маялся босой крестьянский
мальчишка, которого Ольга смутно помнила – где-то доводилось видеть.
– Что случилось? – спросила она холодно.
Мальчишка с видом глупым и старательным произнес, как
заученное:
– Помирают, стало быть, Сильвестр Фомич. Совсем плохи,
не встают с утра. Так и говорят: конец, мол, пришел. И некому водицы подать, не
говоря уж про помощь. Вот Сильвестр Фомич и просят великодушно вашу милость
явиться по доброте душевной, хотя б молитовку какую прочитать. Все бросили, в
избу заходить не хотят…
Удивительное дело, но в его взгляде Ольге почудилась
откровенная неприязнь, решительно идущая вразрез с просьбой и заискивающим
тоном…
Думала она недолго. Как-никак была крепко обязана Сильвестру
за избавление от разбойников – к тому же, что греха таить, это был удобнейший
повод отлучиться из дома и подольше не встречаться с господином камергером…
Не прошло и часа, как она верхом на Абреке въезжала в
Кистеневку. Спрашивать избу мельника не пришлось – издали был заметен одинокий
домишко, стоявший на отшибе от деревни, едва ли не в полуверсте. И возле него
собралась немаленькая толпа, представлявшая собою, если прикинуть, все
население Кистеневки, способное ходить самостоятельно. Совсем уж близко никто
не подходил – мужики и бабы, старики и дети, старухи, девки и молодые парни
сгрудились полукругом саженях в десяти от избенки. Изба выглядела ухоженной,
содержавшейся в порядке и заботе (чем выгодно отличалась от иных крестьянских),
вот только при ней не было ни единого дворового строеньица: ни хлева, ни
конюшни, ни амбара, ни даже собачьей конуры. И огорода не было. Надо полагать,
мельник, будучи бобылем, хозяйством не занимался совершенно – а значит, не
испытывал в том ни желания, ни потребности.
Ольга шагом подъехала к собравшимся, спрыгнула с седла, не
глядя бросила поводья в чьи-то моментально протянувшиеся услужливые руки. По
толпе прошел заинтересованный шепоток, как порыв ветра, и тут же утих.
Любопытство в устремленных отовсюду глазах было каким-то бессмысленным, вроде
коровьего – и эти лениво-примитивные взгляды Ольгу отчего-то разозлили.
Похлопывая татарской нагайкой в чеканном серебре по голенищу сапожка, она
двинулась прямо на толпу.
К некоторому ее удивлению, перед ней не торопились
расступаться. Чуть раздались в стороны, и все, дорогу не освободили. Взгляды
стали какими-то озабоченными, напряженными. Послышалось глухое ворчание, смысл
коего она не понимала.
Ольга остановилась, недоуменно подняв бровь излюбленным
княжеским жестом. Ворчание крепло, усиливалось, и наконец от тех, кто стоял
ближе всех к ней, Ольга услышала что-то вполне членораздельное:
– Барышня, не надо бы туда…
– Неча там делать… Известно, Сильвестр…
– Мы уж и матицу разбирали, и кол втыкали в потолок, а
он все не кончается – известно…
И сразу несколько голосов забубнили:
– Известно… Известное дело…
– Барышня, по-доброму – не след… Не стоит…
С непонятно откуда взявшейся злостью Ольга шагнула вперед,
подняла плетку к чьей-то глупо скособоченной бородатой физиономии и произнесла
с холодной господской уверенностью, за которой стояли долгие столетия:
– Дайте дорогу…
Подействовало: «добрые поселяне» (как эту разновидность
человечества именуют в пьесах на театре), оттаптывая друг другу ноги и неуклюже
пихаясь локтями, довольно прытко раздвинулись, образовав узкий проход, по
которому она решительно направилась к избе.
Нагибаться не пришлось, притолока была высокая, сработанная
под немаленький мельников рост. В горнице было полутемно (оба окна занавешены
чистыми тряпицами), пахло сушеными травами и свежим бельем. Мимолетно глянув
вверх, Ольга, к своему удивлению, обнаружила, что там зияет узкая продолговатая
дыра: матицу, толстое бревно, на котором держался потолок, выворотили напрочь,
а рядом с дырой виднелся толстый кол, забитый меж разошедшимися досками. Пожав
плечами, она шагнула внутрь, огляделась, глаза привыкали к полумраку.
Рядом с порогом стояла крынка с водой. У противоположной
стены, на постели, звучно пошевелился человек, оттуда послышался слабый голос:
– Спасибо, барышня…
За спиной Ольги раздался голос проводившего ее сюда юного
посланца – азартный, дрожащий от непонятного возбуждения, исполненный,
казалось, жгучей надежды:
– Дяинька Сильвестр, позволь, я те напиться подам…
Жажда мучит, поди… А, дяинька…
– Цыц! – прозвучал неожиданно сильный и резкий
окрик. – Миколка, цыц! Не по себе дерево рубишь, мелкота… Пошел вон сей же
момент, а то… Кому говорю? Я еще живой пока, смотри, хлебало завидущее… Ну?
Мальчишка проворно юркнул в дверь и громко захлопнул ее за
собой. Мельник пошевелился:
– Водички бы…
Подхватив крынку, Ольга без колебаний подошла к постели.
Насколько ей удалось рассмотреть, мельник, много лет державший всю округу в
почтительном страхе, выглядел хуже некуда: лицо невероятным образом иссохло,
так что кожа обтянула скулы, челюсти, подбородок, ястребиный нос стал узким и
заострился, рот провалился. Почти ничего не осталось от кряжистого, сильного,
уверенного в себе человека, с которым она виделась не далее как позавчера,
словно его подменили самым чародейским образом. Но голос был прежний, знакомый,
звучный и властный, почти не подъеденный хворью.
Из-под одеяла в цветочек вынырнула худая голая рука с
обтянутыми кожей крючковатыми пальцами, больше похожими на гвозди, – бог
ты мой, и это та самая широкая ладонь, что позавчера так уверенно покоилась на
крученом поясе?!
Мельник глотал воду жадно и громко, добрую половину проливая
на одеяло. Ольга кинулась было помочь, но Сильвестр так зыркнул в полумраке,
что она остановилась.
– Чего уж теперь… – сказал он, словно бы в
оправдание. – Эти – там?
– Вся деревня, наверное, – сказала Ольга.
Мельник уронил руку с пустой крынкой, разжал пальцы, и
крынка, жалобно погромыхивая, укатилась под кровать.
– Дуралеи, – обронил он с нескрываемым
презрением. – Не было разговоров, что самое время клад искать?
– А вы знаете, что-то такое я слышала, – вспомнила
Ольга, подумав. – За спиной явственно прозвучало: теперь, мол, не грех и
клад поискать, то-то, поди, запасено…
– Я ж говорю – дуралеи, – процедил
Сильвестр. – Бывает, конечно… вот только у меня никакого клада нет… по
крайней мере такого, каким эти мизерабли могли бы воспользоваться.
– Мизерабли? – подняла брови Ольга. – Откуда
вы знаете такие слова?
– А почему б и не знать? – судя по тону, мельник
ухмыльнулся.
– Значит, не зря про вас говорили…
– Что?
– Что человек вы непростой …
