– Аккуратнее следует, барышня, – сказал Сильвестр
с явным недовольством. – Говорил я вам уже, что в здешних местах
неспокойно…
– Я вам так благодарна… – промямлила Ольга, не в
силах подыскать слов.
– Обойдусь…
Ольга присмотрелась. Мельник выглядел, полное впечатление,
нездоровым: на лбу обильные бисеринки пота, лицо пожелтело и скулы заострились,
уголок рта дергается то ли в нервном тике, то ли в приступе боли. Положительно
с ним было что-то не так, вчера выглядел не в пример бодрее, а сейчас – краше в
гроб кладут…
– Вам… нездоровится? – тихо спросила Ольга. –
Не позвать ли нашего…
– Обойдусь, – повторил Сильвестр, и его лицо вновь
перекосилось в определенно болезненной гримасе. – Съел что-то, гриб
скверный попался. Езжайте-ка, барышня, в имение и впредь будьте осторожнее…
Ольга растерянно кивнула, чувствуя, как ее прошибает крупная
дрожь. Сказала упрямо:
– Нет, вы и точно захворали. У князя прекрасный врач,
господин Гааке… Если необходимо…
– Пройдет, – отрезал мельник. – Не годится
из-за пустяка тревожить ученого немца. Немцы в наших мужичьих хворях
разбираются плохо, мы уж как-нибудь сами…
Ольга посмотрела на него с сомнением, но настаивать не
отважилась – пронзительный взгляд мельника ее прямо-таки отталкивал.
Отвернувшись, превозмогая дрожь в руках, она принялась поправлять седло,
кое-как затянула подпругу, перекинула поводья на шею Абрека. Обернулась.
Сильвестр стоял на том же месте, в паре шагов от нее.
– Езжайте, барышня, – сказал он
непреклонно. – Ни к чему мне ваш ученый немец. Отлежусь…
Он величественно кивнул, собрался было уйти, но вдруг резко
обернулся и, глядя в упор, громко осведомился:
– Турок, говоришь? Н-ну…
Прозвучало это скорее весело, чем грозно, и Ольга отметила,
что лицо у Сильвестра стало отрешенным и словно бы добрым, а взгляд утратил
прежнюю колючесть.
Потом он повернулся и размеренным шагом ушел в чащобу с
таким видом, словно был несокрушимым и вечным. Ничуть не походила его бодрая
поступь на походку больного человека. Ольга какое-то время смотрела ему вслед,
не в силах разобраться в своих хаотично мелькавших мыслях и чувствах, потом,
бросив опасливый взгляд в ту сторону, куда убежали разбойники, вскочила на коня
и дала ему шенкеля.
Проскакав версты три, она увидела на лугу идущую шагом свору
гончих, четырех конных доезжачих и облегченно вздохнула.
Глава 6
Сплошные неприятности
Две большие дорожные кареты, запряженные шестеркой лошадей
каждая, остановились у парадной лестницы, и все пришло в движение. Князь
Вязинский выступил вперед, раскинув руки, и на его серьезном, значительном лице
появилась неподдельная улыбка самого что ни на есть непритворного радушия. За
его спиной остановились Татьяна с Ольгой, а также персоны помельче: домашний
врач, ученый немец Гааке, парочка окрестных помещиков, приехавших к обеду,
Бригадирша. Позади всех скромно помещался петербургский визитер, совсем молодой
университетский адъюнкт-профессор со смешной малороссийской фамилией Нагнибеда.
К князю он прибыл с рекомендательным письмом с просьбой позволить поработать в
библиотеке над какими-то старинными фолиантами – на что князь согласие дал по
извечной доброте. Положение Нагнибеды и правда в данный момент представлялось
несколько двусмысленным – с одной стороны, несомненный городской барич, с
другой – вроде бы и не гость, поскольку никем не зван. А потому сам он чуточку
тушевался, хотя обращение с ним в имении было самое дружелюбное…
Первым из передней кареты проворно, словно юноша, спрыгнул
камергер Вязинский – в простом синем фраке, без лент и звезд (хотя имел таковых
целых три). Князь кинулся к нему навстречу, они обнялись, отстранили друг
друга, разглядывая с приятными улыбками, снова обнялись, расцеловались
троекратно. Если судить с чисто женской точки зрения, следовало признать, что
камергер, будучи всего тремя годами моложе брата, выглядит все же не в пример
авантажнее – ни единого седого волоса в темной шевелюре (а генерал поседел
совершенно, пусть даже его седины благородны и красивы), ни единой морщинки (в
противоположность князю), одним словом, ни за что ему не дашь его лет: осанист,
быстр в движениях и, надо отдать ему должное, чертовски привлекателен. Просто
удивительно было, отчего у Ольги не лежит к нему душа…
Дворня, в значительном количестве толпившаяся на
почтительном отдалении, наблюдая встречу братьев, расцвела умильнейшими
улыбками, большей частью притворными, но изображенными с несомненным актерским
мастерством: ну, на то она и дворня, чтобы мастерски лицедействовать…
– Племянница! – воскликнул камергер, картинно разбросав
руки. – Нет-нет-нет, я теперь тебя даже в щечку по-родственному целовать
не рискну: совсем взрослая, само совершенство… Андрюша, ты, право, сатрап.
Держать взаперти, вдали от Петербурга, двух столь пленительных граций,
способных стать украшением даже дворцового бала… Пора в столицу, пора, что-то
ты засиделся в глуши, того и гляди, шерстью обрастешь и начнешь по-медвежьи
рявкать! Через две недели, между прочим, как раз и состоится дворцовый бал в
честь летних маневров, и следовало бы тебе подумать заранее, самое время
начинать заказывать платья и прочее… Оленька, вы ли это? – он
демонстративно отпрянул, прикрыв глаза ладонью. – Полгода мы с вами не
виделись, и этот срок добавил заключительные штрихи к картине несказанного
совершенства… Нет, в Петербург, в Петербург!
Он держался, разумеется, как светский человек, но в его
взгляде Ольга без труда читала весёлые, дерзкие мужские желания – но смущаться
и не подумала, с какой стати?
Камергер сделал еще шаг.
– Устинья Павловна, нижайший поклон! Рад видеть вас в
добром здравии, что, надеюсь, буду повторять еще лет сорок…
– И вам того же, голубчик, – церемонно ответила
Бригадирша.
– Господин Гааке, рад вас видеть! Судя по цветущему
виду тех, кто, не дай бог, может стать вашим пациентом, вы свои обязанности
несете исправно. Хороший врач – не тот, кто лечит мастерски, а тот, кто хвороб
не допускает на десять верст вокруг…
– О да, герр камергер, о да, – чинно раскланялся
кругленький немец. – Делаю все, что в силах моих и медицины…
Камергер улыбался, рассыпал комплименты и шутки, причем
видно было, что делает это он совершенно искренне, в силу веселости души. Все,
кто на него смотрел, невольно ощущали подъем духа. Милейший человек, душа
общества… отчего же его присутствие на Ольгу буквально давило? Не в откровенных
же взглядах причина, когда это они девушек раздражали?
Приехавшие с камергером терпеливо дожидались в сторонке,
всем своим видом показывая, что они люди воспитанные и ни за что не станут
своей торопливостью нарушать ритуал чисто семейной встречи. Их было четверо.
Ольга знала только одного – генерала Друбецкого, мало изменившегося за тот год,
что она его не видела: еще один картинно-величественный старый вояка с
благородными сединами и решительным лицом итальянского кондотьерри. Остальные…
