Ольга глянула на него в упор уже без всякого дружелюбия:
– А вы не боитесь, что князь вас по сучьям развесит, не
прибегая к полицейской помощи?
– Чтобы повесить, барышня, надо сначала
изловить, – без всякой видимой злобы сказал Бес. – А это у княжеских
егерей что-то неуклюже получается…
Вокруг захохотали. Бес, держа свою табакерку в сложенной
ковшиком ладони, поглаживал ее пальцами другой руки так любовно, прямо-таки
завороженно, что Ольга поневоле начинала верить россказням.
– Да и то сказать, – продолжал он с деланным
безразличием. – Повесят нас, если, конечно, повесят, когда-нибудь потом… а
вы, барышня, пока что у нас гостевать изволите, а не в княжеской усадьбе
блеманже кушаете… Вы уж этого не забывайте, будьте так добры…
– Что вам нужно?
– Вот тут некоторые только что говорили насчет ножиков
и печенок, – сказал Бес с таким видом, словно удручен был несдержанностью
своих людей. – Откровенно говоря, Ольга Ивановна, вас бы и впрямь не грех
ножичком пощекотать за Феденьку-сокола, коего вы вчера застрелили. Лихой был
малый и пользу приносил большую, я уж было даже собирался сделать его есаулом
при своей персоне…
– Ага, – сказала Ольга. – В атамана играете?
Во взаправдашнего…
– Ольга Ивановна… – помрачнел Бес. – Вы уж
меня не гневите, не время сейчас изображать сердитую барыню, ох, не время. Да и
какая из вас барыня? Мы ж не темные какие, многое слышали. Вы нашему князиньке,
дай ему Бог здоровья, не более чем воспитанница без роду и племени…
– И потому он, полагаете, ваше поведение одобрит?
– Вовсе я так не полагаю, – серьезно сказал
Бес. – Это я так… чтоб вы не корчили из себя ее сиятельство княгиню
Перекудыщенскую… А знаете, что я полагаю? Что князь Вязинский вас, хоть вы и
непонятного рода-племени и неизвестно, из каких будете, любит и обожает почти
как родную дочку. А это, я вам скажу, славно… Ах, как славно…
– Что вы имеете в виду?
Вплотную приблизившись к Ольге, Бес взял ее под локоток и
тихо, задушевно сообщил:
– Знаете, Ольга Ивановна, хоть я сам и сугубо русский
человек, православный христианин, а все ж не на шутку меня удручает наша
отсталость от культурных Европ… Не умеем мы по-европейски дела проворачивать.
Все одно: напрыгнули из кустов на большой дороге, Деньги отобрали,
кольца-сережки обснимали – и дай бог ноги. А Европы – оне просвещенные, в том
числе и в благородном разбойном ремесле. О чем у меня есть самые доподлинные
известия, из первых уст. Свел я как-то знакомство с одним душевным старичком,
надо вам знать. Теперь-то он уже умер, но порассказать успел много. Ходил этот
дедушка – еще не будучи дедушкой – в итальянский поход с генералиссимусом
Суворовым, царствие обоим небесное. И как-то, насмотревшись на тамошние
красоты, взял да и сбежал из солдат куда глаза глядят. И прижился, знаете ли –
итальянское наречие освоил, работенку себе нашел. А работенка у него была
нехитрая: прибился к разбойничкам, что шалят в итальянском городе Риме и его
окрестностях – в Италии этой, будьте уверены, с разбойничками обстоит еще
почище, чем в нашем богоспасаемом Отечестве: так и кишат… Ну, потом знакомец
мой, будучи наделен практическим умом, рассудил, что от столь предосудительного
ремесла следует отшатнуться вовремя. Завязал в узелок нажитое, выправил доподлинный
итальянский паспорт и в Россию уже вернулся заправским итальянцем – мало ли у
нас на жительстве пришлого народу? Вот и порассказал про итальянские обычаи.
Право слово, Евро-опа! Есть чему поучиться, очень даже…
– Куда вы клоните?
– А клоню я туда, что касаемо вас, драгоценная барышня,
мы и применим европейскую, то бишь римскую ухватку. Увезем вас сейчас в тихое
местечко, где вас ни одна собака не сыщет, раздобудем перо с бумагой, и
напишете вы его сиятельству, генералу князю Вязинскому, проникновенное
письмишко, где подробно обрисуете свое незавидное положение. И душевно его
попросите завязать в узелочек этак пару тысчонок золотом да положить в
указанное место – если хочет вас видеть живой, целехонькой во всех смыслах…
Натуральная Европа-с! Чистейшей воды город Рим, где такие ухватки в большом
ходу. Вот вам и весь сказ…
– Не дождетесь от меня такого письма, – сказала
Ольга.
Быть может, и следовало, мнимо соглашаясь, выждать
дальнейшего развития событий, благоприятного повода для бегства? Нет, чересчур рискованно:
могут утащить в такое место, откуда ни за что не вырвешься… В голове у нее
понемногу складывался план: выхватить кухенрейтер из-за пояса Беса, а заодно и
пистолет у того, что торчит справа, шарахнуть из обоих на кого Бог положит – и
посмотреть, кто бегает быстрее. План был рискованный донельзя, но другого
попросту не приходило в голову…
– Ольга Ивановна! – воскликнул Бес с
укоризной. – Мы ж, можно так сказать со всей уверенностью, при исполнении
служебных обязанностей находимся, а значит, излишнюю доброту проявлять не след.
Какая тут доброта, когда пара тысяч золотом маячит? Мы ж вас можем и старательно
попросить исполнить нашу скромную просьбицу, так что непременно напишете,
криком изойдете, прося, чтобы вам побыстрее перышко дали и чернильницу придвинули…
Вы уж нас не заставляйте поступать не по-христиански…
– Князь с вами после такого тоже может не
по-христиански поступить.
– Эх, Ольга Ивановна… Мы все равно в скорости из этих
мест двинемся в края поблагодатнее. Да и не взять нас княжеским псам, что
двуногим, что мохнатым.
Он зажал в кулаке табакерку, поднес ее к правому уху и,
наклонив голову, блаженно улыбаясь, вслушивался с таким видом, словно все
пересуды были правдой и внутри в самом деле сидел некто, способный говорить
членораздельно. Разбойники взирали на него с суеверным ужасом и искренним
почтением.
Не было времени гадать, правда ли то, что болтают, или Бес
старательно ломает комедию для всех сразу. Момент был самый удобный, другого
могло и не представиться…
Ольга двигалась быстро и решительно, не сделав ни одного
лишнего движения, заранее зная каждый свой шаг, каждое действие. Миг – и в ее
руке оказалась деревянная, покрытая мелкой насечкой рукоять кухенрейтера, и
большой палец с усилием взвел курок на два щелчка. Одновременно она выдернула
намеченный пистолет у того самого разбойничка, повернулась, держа пальцы на
спусковых крючках, надавила…
Словно дымчатое стекло возникло меж ней и Бесом – и обе
пули, она отчетливо видела, с визгом от него отразившись, ушли в небо. Как она
могла ухитриться заметить полет пуль, непонятно, но ведь видела – вот они, скребнув
по этой полупрозрачной преграде, вертикально взмывают вверх двумя черными
продолговатыми жуками, вот тает странная преграда…
Несколько рук грубо ее сграбастали, выкрутили из пальцев
оружие так ожесточенно, что Ольга вскрикнула от боли.
Бес торжествующе скалился, маяча у нее перед лицом эмалевой
табакеркой, словно расшалившийся ребенок. Разбойники, сгрудившиеся вокруг,
выглядели пришибленными и были бледны, как полотно.
