«Словно поезд, который сбрасывает скорость перед тем, как остановиться», — сказал по телефону лечащий врач. До ужаса реалистичное сравнение. Поезд отца сбрасывал скорость и, двигаясь по инерции, плавно останавливался посреди пустынной долины. Утешало лишь то, что ни одного пассажира в этом поезде уже не осталось. И когда он остановится окончательно, жаловаться никто не станет.
Я должен заговорить с ним, подумал Тэнго. О чем? И каким тоном?
— Отец… — позвал он вполголоса. И хотел было продолжить, но никаких подходящих слов не нашел.
Тэнго встал с табурета, подошел к окну, окинул взглядом аккуратно ухоженный сад, сосновую рощу, высокое небо. Одинокая ворона, сидя на большой антенне, грелась в лучах солнца и задумчиво озирала окрестности. На тумбочке у изголовья стоял радиоприемник со встроенным будильником. Ни та ни другая функция отцу были не нужны.
— Это я, Тэнго. Приехал к тебе из Токио, — продолжил он, стоя у окна и глядя на отца сверху. — Ты меня слышишь?
Никакой реакции. Голос Тэнго сотряс воздух тесной палаты и растворился в пустоте без следа.
А ведь старик сам собирается умереть, вдруг понял Тэнго. Это видно даже по его ввалившимся глазам. Принял решение оборвать свою ниточку жизни, сомкнул веки и провалился в глубокий сон. Что ему теперь ни говори, как ни ободряй, этого решения не отменишь. Физиологически он еще жив. Но для него самого жизнь закончилась, и цепляться за нее больше незачем. Все, что теперь может Тэнго, — уважая волю умирающего, дать ему отойти в мир иной. Лицо у старика очень спокойное. Сейчас на этом лице — ни страданий, ни боли. И это, как сказал врач по телефону, единственное утешение.
Но все-таки Тэнго должен что-нибудь говорить. во-первых, сделать это он обещал врачу. А этот врач, нужно признать, искренне заботится о старике. И во-вторых — как бы лучше назвать? — нужно соблюдать приличия. Все-таки вот уже столько лет они с отцом не общались ни словом, ни жестом. Последний разговор между ними состоялся, когда Тэнго ходил в пятый класс. В результате той беседы Тэнго почти перестал жить дома, а если все-таки забегал по какой-нибудь надобности, встреч с отцом избегал.
Однако теперь этот человек впал в глубокую кому и умирал у него на глазах. В их прошлую встречу старик дал понять, что он — не настоящий отец Тэнго. Сделав это, он наконец-то сбросил с плеч тяжелую ношу и обрел душевный покой. А точнее, они оба избавились каждый от своей ноши. В самый последний момент.
Но пусть даже между ними не было кровного родства, этот человек официально усыновил Тэнго и присматривал за ним, пока мальчик не стал самостоятельным. Уже одно это стоит благодарности. И теперь Тэнго обязан хотя бы сообщить старику, как его приемный сын жил, о чем думал, мечтал, беспокоился. Хотя нет, обязанность тут ни при чем. Скорей уж — внутренний долг. А услышит старик эти слова или нет, помогут ли они ему хоть как-то — уже не важно.
Тэнго снова опустился на табурет у кровати — и начал рассказ о том, как жил до сих пор. В старших классах он поступил в секцию дзюдо и перебрался в общежитие спортшколы. С тех пор дороги Тэнго и отца перестали как-либо пересекаться, и они больше не слышали ничего друг о друге. Наверное, стоит хотя бы сейчас заполнить эту пустоту, зиявшую между ними так долго, подумал Тэнго.
Впрочем, о его жизни в старших классах рассказывать особенно нечего. Учился он в частной спортшколе префектуры Тиба. Мог бы, конечно, поступить и куда-нибудь попрестижнее, но именно в этой школе были самые выгодные для него условия; бесплатная учеба и общежитие с талонами на трехразовое питание. Очень скоро он стал сильнейшим в школьной сборной по дзюдо, между тренировками учился (в спортшколе можно учиться вполсилы, но все равно получать хорошие отметки), а по выходным с приятелями по секции подрабатывал каким-нибудь физическим трудом. Все три последних года школы слились у него в одно воспоминание — постоянно, с утра до вечера он занят по уши. Развлекался нечасто, близких друзей не завел. Терпеть не мог муштру и дурацкие правила, которые насаждались в школе. С приятелями-дзюдоистами держался приветливо, хотя никогда не знал, о чем говорить. Да и в дзюдо, если честно, много души не вкладывал. Просто понимал, что успехи на татами — залог выживания, и тренировался изо всех сил, воспринимая спорт как работу. Три этих года он мечтал только об одном: как можно скорее выйти из школьных стен и начать более достойную жизнь.
Но и поступив в университет, продолжил заниматься дзюдо. Потому что льготы для обучения в вузе предлагались те же: будешь успевать в спорте — предоставим и общежитие, и скромное, но регулярное питание. Ему даже выплачивали небольшую стипендию, но, поскольку на самостоятельную жизнь этих денег все равно не хватало, приходилось тянуть спортивную лямку и дальше. Хотя факультет его был, понятно, математический. По основной специальности Тэнго успевал отлично, и старший преподаватель советовал ему всерьез подумать об аспирантуре. Однако к третьему-четвертому курсам
[29]
его интерес к академической науке стал затухать. То есть математику Тэнго любил по-прежнему, но делать на ней карьеру совсем не хотелось. Так же и с дзюдо. На любительском уровне он лидировал, но чтобы посвятить этому жизнь, ему не хватало ни квалификации, ни целеустремленности. И он сам это прекрасно понимал.
Страсть к науке прошла, а впереди замаячили выпускные экзамены, и стимул заниматься дальше дзюдо исчез. Чему себя посвятить, какую дорогу выбрать, Тэнго перестал понимать окончательно. Его жизнь словно утратила организующий стержень. И хотя никакого внятного сценария в ней не замечалось и прежде, до этих пор кто-то верил в Тэнго, чего-то от него ожидал, и его жизнь вертелась по-своему энергично. Но теперь, когда верить и ждать перестали, о парне по имени Тэнго даже рассказать стало нечего. Без жизненной цели, без друзей, он дрейфовал в абсолютном покое, как парусник в штиль, не способный двинуться с места.
В студенчестве он не раз встречался с девчонками, худо-бедно приобщился к сексу. Ни галантностью, ни общительностью Тэнго не отличался, развлекать интересными беседами не умел. Вечно ходил без денег, одевался невзрачно. И все же была в нем изюминка, привлекавшая определенный тип женщин, — примерно так же, как тех или иных бабочек манят конкретные цветы. И притом очень сильно.
Эту особенность Тэнго начал замечать за собой лет с двадцати (тогда же, когда стало угасать его увлечение математикой). Безо всяких усилий с его стороны рядом постоянно оказывались женщины, которые сами шли на сближение. Эти женщины страстно желали разделить с ним постель — или, по крайней мере, были не против. Поначалу их поведение здорово сбивало с толку. Но со временем Тэнго уловил, в чем его особый дар, научился им пользоваться — и с тех пор недостатка в партнершах у него не было. Вот только полюбить таких женщин всем сердцем ему не удавалось никак. Отношения с ними всегда ограничивались встречей-другой и заканчивались постелью. Взаимное заполнение пустоты. Как это ни удивляло его самого, ни одной женщине, которая распахивала перед ним душу, он не смог ответить взаимностью.
