Ничего не отвечая, отец смотрел на сына в упор — так, словно пытался прочесть объявление на неизвестном ему языке.
— В половине седьмого ужин, — сообщила медсестра для Тэнго. — До тех пор можете побыть с ним, сколько хотите.
Когда она ушла, Тэнго в растерянности подошел к отцу и опустился в кресло напротив. Старое кресло с полинявшей обивкой, деревянные подлокотники все в царапинах. Отец, не поворачивая головы, следил за ним птичьим взглядом.
— Ну как самочувствие? — спросил Тэнго.
— Твоими молитвами, — церемонно ответил отец. О чем говорить дальше, Тэнго не представлял. Теребя пуговицу на рубашке, он посмотрел на сосновую рощу за окном. И опять взглянул на отца.
— Из Токио приехал? — спросил отец.
— Из Токио.
— На скором поезде?
— Да, — ответил Тэнго. — Сначала до Татэямы на скором, потом на обычном до Тикуры.
— Мы с тобой встречались у моря? Тэнго не выдержал.
— Я — Тэнго. Тэнго Кавана. Твой сын.
— А откуда в Токио? — спросил отец.
— Коэндзи, округ Сугинами.
Морщины на лбу старика вдруг сделались резче.
— Много людей часто врут, лишь бы не платить за телевидение «Эн-эйч-кей».
— Папа, — снова позвал Тэнго. Этого слова он не произносил уже тысячу лет. — Я Тэнго, твой родной сын.
— У меня нет сына, — отрезал старик.
— У тебя нет сына? — механически повторил Тэнго. Отец кивнул.
— Кто же я для тебя?
— Никто, — ответил отец. И покачал головой. Задохнувшись, Тэнго на несколько секунд потерял дар речи. Отец тоже умолк. Оба сидели в тишине, каждый думал о своем. И только цикады за окном стрекотали, как полоумные.
А ведь старик, похоже, не бредит, подумал Тэнго. Да, у него провалы в памяти и вывихнутое сознание. Но то, что он говорит, вполне может быть правдой. Тэнго чувствовал это интуитивно.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил он.
— Ты — никто, — ответил отец без какой-либо интонации. — Всегда был никем, сейчас никто, да так никем и останешься.
Ну хватит! — подумал Тэнго.
Ему очень хотелось встать, уйти отсюда, добраться до станции, вернуться в Токио. Но что-то удержало его — прямо как того парня в Кошачьем городе. Возможно, любопытство. Он должен узнать, что с ним происходит. Получить конкретные ответы. Возможно, в тех ответах для него таится опасность. Но если уйти сейчас — скорее всего, шанса узнать о себе правду больше не представится. Истина просто утонет в бескрайнем хаосе этого мира.
Тэнго долго подбирал в голове слова, переставлял их местами. И наконец, разозлившись на себя, спросил именно то, что хотел спросить с детства, но никогда не решался:
— Ты хочешь сказать, я — не твой биологический сын? И мы с тобой не родня по крови?
Отец, не отвечая, смотрел на него. Дошел ли до старика смысл вопроса, разобрать было невозможно.
— Воровать радиосигналы — преступление, — сказал отец, глядя сыну прямо в глаза. — Все равно что красть золото или брильянты. Или ты не согласен?
— Пожалуй, ты прав, — на всякий случай согласился Тэнго.
Отец удовлетворенно кивнул.
— Радиосигналы не падают с неба бесплатно, как дождь или снег, — добавил он.
Не представляя, что на это ответить, Тэнго смотрел на отцовы руки, очень правильно сложенные на коленях.
Левая на левом колене, правая на правом. Обе замерли точно каменные. Потемневшие от времени маленькие ладони. Палящее солнце прокалило этого человека до сердцевины. Слишком много лет он проработал без крыши над головой.
— Мама не умерла, когда я был совсем маленьким, верно? — медленно и отчетливо задал вопрос Тэнго.
Отец не ответил. Не изменилось выражение глаз, не дрогнули руки. Он просто разглядывал Тэнго как нечто странное и чужое.
— Она просто нас бросила. Оставила меня с тобой, а сама сбежала с другим мужчиной. Так или нет?
Отец кивнул:
— Воровать сигналы грешно. Нельзя просто делать что хочешь и убегать когда вздумается.
Все он понимает, в очередной раз убедился Тэнго. Только не хочет ничего говорить, и точка.
— Отец! — снова позвал его Тэнго. — Может, на самом деле ты не мой настоящий отец, но пока я буду звать тебя так. Хотя бы потому, что не знаю, как еще к тебе обращаться. Признаюсь честно: я никогда тебя не любил. А частенько и ненавидел. Надеюсь, это ты понимаешь? Но если окажется, что ты мне не отец и между нами нет кровной связи, ненавидеть тебя у меня не будет никаких причин. Смогу ли полюбить — не знаю, но хотя бы сумею понять. Всю жизнь я хотел одного: понять, что случилось на самом деле. Кто я такой и откуда произошел. И ничего больше. Но этого мне никто никогда не рассказывал. Если ты сейчас расскажешь мне все как есть, я не буду тебя презирать или ненавидеть. Ведь я и сам этого хотел бы — наконец-то перестать ненавидеть и презирать тебя…
Ни слова не говоря, отец все так же смотрел на Тэнго. Но теперь Тэнго почудилось, будто в разоренных гнездах отцовых глазниц вновь затеплилось некое подобие жизни.
— Да, я — никто, — продолжил Тэнго. — Ты абсолютно прав. Одиночка, дрейфующий в ночном океане. Протяну руку — вокруг пустота. Закричу — никто не отзовется. Ни с кем на свете меня ничто не связывает. И ни один человек, кроме тебя, не считается мне родней. Но ты не хочешь рассказывать правды о нашей семье. А время бежит, и в этом прибрежном городишке с каждым новым порывом ветра твоя память все больше пустеет. Скоро в ней не останется никакой правды, как уже не осталось меня. Да, я не могу тебе ничем помочь, а значит, я — никто, и навечно останусь никем. Все, как ты и сказал.
— Наши знания — ценнейший общественный капитал, — торжественно продекламировал отец. Хотя и гораздо тише, чем прежде. Словно кто-то повернул ручку громкости и убавил звук. — Капитал этот необходимо накапливать, беречь и передавать по наследству следующим поколениям. Вот почему корпорация «Эн-эйч-кей» призывает граждан к сознательности и ожидает от вас, господа, оплаты ее радиотелевизионных…
Да он же читает это как мантру, понял Тэнго. Повторение этих слов по сто раз на дню когда-то помогло отцу выжить. Только теперь эти лозунги — стена, которую нужно проломить, чтобы вытащить из-за нее живого человека.
— Какой она была, моя мать? — перебил он отца. — Куда ушла и что с ней случилось дальше?
Отец немедленно умолк. Молитва оборвалась.
— Я устал жить с ненавистью и презрением в сердце, — продолжил Тэнго. — Страшно устал оттого, что не могу никого полюбить. У меня нет друзей. Ни единого. Но главное — я даже не способен полюбить себя. Почему? Да как раз потому, что не могу полюбить никого другого. Человеку удается любить себя, лишь когда он любит других — и любим другими. Понимаешь, о чем я? Если не любишь других, себя полюбить не выйдет… Я ни в чем не обвиняю тебя лично. Скорее всего, ты сам — такой же пострадавший. Наверно, ты за всю жизнь так и не смог себя полюбить. Или я ошибаюсь?
