Мы уже вышли на улицу, и когда Никки захлопнул железные ворота, грохот разлетелся по всей округе. Хм, в этом районе так лучше не рисковать…
— Что за срочные вести? — с ядовитым сарказмом переспросил он. — Феликс Кастор попал на удочку, вот что! Та девочка, Эбби Торрингтон, ты сказал, безутешные родители умоляют ее найти?
— Верно, — согласился я, слегка обескураженный его жестокостью. — Никки, давай ближе к делу!
Обернувшись, он приблизил свое набальзамированное лицо опасно близко к моему — мы чуть носами не стукнулись.
— Дело в том, что ты заставил меня гоняться за собственным хвостом: просматривать данные о захоронениях, вскрытиях и еще черт знает о чем. Все это оказалось пустой тратой времени, так как, по данным полиции, девчонка жива.
Затем настал кульминационный момент — Никки преподнес его с неприкрытым злорадством:
— Девчонка только пропала. Погибла не она, а ее родители.
12
Накануне двенадцатого дня рождения я активно намекал родителям, мол, хочу велосипед. Увы, даже подержанный велик относился к разряду несбыточных желаний: папу сократили с фабрики «Метал бокс» в Бриз-хилле, и наша семья дошла до такой жизни, что оставалось либо пойти по миру в буквальном смысле, либо отдаться в лапы местных ростовщиков и сделать это образно.
По мере приближения знаменательной даты стало ясно: у родителей имеется тайна, в которую меня не посвящают. Едва я появлялся в гостиной, разговоры тут же обрывались, и комнату накрывала напряженная тишина. Когда спросил старшего брата, связано ли это со мной, он велел заткнуться, дескать, ему нужно делать домашнюю работу. Вот я и решил, что велосипед купили, и семья обнищала окончательно. Признаюсь, меня, малолетнего эгоиста, это даже обрадовало.
Потом за три дня до моего дня рождения мама ушла из дома, точнее, мой отец, Джон, выгнал ее, застукав в койке со своим бывшим коллегой по прозвищу Большой Терри (его звали так, чтобы не путать с худосочным и непримечательным Терри Седдоном). Мама исчезла среди ночи, и ее отсутствие мы с братом обнаружили только следующим утром. Папа объявил: теперь она живет в Скемерсдейле у бабушки Лант. Это оказалось лишь частичной правдой: бабуля выставила собственную дочь, потому что у той не было ни работы, ни средств к существованию. В результате маме пришлось ловить удачу в Лондоне, и мы встретились только через три года.
В общем, стоит признать, иногда я не замечаю того, что творится под носом, а мои интуитивные ассоциации и выводы порой бывают неверными. Пожалуй, можно без преувеличения сказать: несмотря на очевидные ум и хитрость, зачастую я не вижу лес за деревьями.
Однако на этот раз моей вины здесь не было. На этот раз реальность швырнула в меня камушком, которого я никак не мог предвидеть.
Поначалу я попытался сопоставить огорошивающую новость Никки с уже известной информацией.
— Когда? — уточнил я. — Когда они погибли?
— В прошлую субботу, шестого мая, как установил патологоанатом, между полуднем и шестью вечера. Отцу, то есть Стивену, выстрелили в лицо в упор. Следов борьбы не обнаружили: он знал, что от смерти не уйти, и принял ее стоически. Видимо, парень был не из слабаков. А вот женщине досталось куда больше: ее связали, избили ножкой стула, а потом добили выстрелом в живот. Судя по всему, киллер не спешил: по расчетам экспертов, миссис Торрингтон умерла на целых три часа позднее супруга.
— Но… — выдавил я. — Ко мне они приходили тремя днями позже, то есть в понедельник. Ерунда какая-то! Хочешь сказать…
Я не договорил, внезапно осознав, что в некоторых окнах близлежащих домов загорелся свет. Да, мы явно выбрали не лучшее место для беседы! Я поспешно двинулся к перекрестку.
— Машина там. Объяснишь все по дороге.
Никки не шевельнулся.
— Кастор, я же сказал, что вызову такси. В данной ситуации чем меньше с тобой общаешься, тем проще и безопаснее. Хочешь узнать новости — слушай прямо здесь.
Я заглянул ему в глаза.
— Может, хоть с дороги сойдем? — безнадежно пожал плечами я.
Никки замялся.
— Ну хорошо, — проговорил он через пару секунд. — В Трой-тауне есть бар. Он и для горячих, и для холодных, по крайней мере в последнее мое посещение было именно так. Пошли!
Погруженный в мрачное молчание, он потащил меня за собой. Ладно, пусть остынет, пока расспросами его лучше не донимать, потом смогу больше выведать. Однако невидимые колесики в голове так и крутились, шестеренки работали на износ: я буквально слышал их стук. Мел и Стив умерли за два дня до нашей встречи. Вывод: либо мне попались чрезвычайно ловкие мошенники, либо тела неправильно опознали.
Хотя сейчас ведь вторник, скорее даже утро среды. Случись субботним вечером ошибка в опознании, у копов имелось предостаточно времени, чтобы исправить ее уже к понедельнику, встретиться с Торрингтонами, принести извинения, взять под козырек и разойтись с миром. Это наверняка занесли бы в протокол, а Никки наверняка бы раскопал.
Значит, возможность оставалась лишь одна: люди, представившиеся Мелани и Стивом Торрингтон, на самом деле ими не являлись. Тогда возникает вопрос: зачем притворяться? Зачем выдавать себя за людей, о гибели которых напишут в завтрашних газетах?
Затем, что всем остальным я бы отказал. Псевдо-Торрингтонам было необходимо нанять меня для поисков Эбби, и они выбрали оптимальную для этой цели ложь.
Мы свернули в Трой-таун. Помимо названия особой ассоциации с Троей улица не вызывает: ничего величественного или мало-мальски привлекательного я не заметил. Никки перешел через дорогу, я — следом. На противоположной стороне улицы — ряд георгианских домов. У каждого второго имелась лестница с перилами из кованого железа, ведущая в расположенный ниже уровня улицы подвал. По одной из таких лестниц спустился Никки, и, спеша за ним, я услышал голоса, хотя вокруг по-прежнему царила тьма. Затем он открыл дверь, и на лестницу хлынул свет. Вернее, не хлынул, а просочился, потому что света было не так много.
Бар действительно располагался в подвале, назывался «Этаж» и на самом деле принимал и горячих, и холодных. Последнее в переводе на нормальный язык означало, что в него допускались и мертвые, и живые. Присутствие мертвецов ощущалось особенно остро из-за кисловатого, как у лиственного перегноя, запаха с медицинской нотой формальдегида. Увидеть посетителей было не так просто: зал освещался лишь воткнутыми в бутылки свечами, стратегически расставленными на столах и привинченных к стенам полках. Отблески неровного пламени озаряли приличную по численности публику и крошечный, втиснутый в самый угол бар. Я заказал виски, а вот Никки воздержался. Он вообще старается не вводить в организм инородные вещества. «После смерти иммунная система фактически выходит из игры, — неоднократно говорил он. — Нет кровотока, значит, нет транспортного средства для антибиотиков, фагоцитов и прочей ерунды. Поэтому стоит пустить в организм какую-то заразу — и все, пиши пропало». Окажись заведение поприличнее, Никки мог бы заказать красное вино и насладиться ароматом, но до «домашнего красного» ни за что не снизойдет!
