Первую отметку я поставил на Крейвен-парк-роуд, где находится мой офис. Там я впервые взял в руки куклу Эбби и сидел при этом лицом к окну, которое выходит… м-м-м, на север. Да, скорее всего так. След, точнее, ответ на мою мелодию, пришел откуда-то сзади, с левой стороны. Я провел маркером широкую неровную линию от офиса через Парк-ройал, Уэстерн-авеню, Хангер-хилл и Илинг… Нужно было где-то остановиться, и в качестве временной границы я выбрал четвертую автомагистраль.
Затем я нашел Дюкейн-роуд и вторым крестиком пометил церковь святого Михаила. Стоянка у винного, где несколько часов назад я предпринял очередную попытку, метрах в ста дальше по дороге. Я сидел лицом к заходящему солнцу, и ответ шел именно оттуда, пока психоэмоциональная бомбочка не взорвалась, оставив меня с прокушенным языком и звенящими, как адские колокола, ушами. Итак, сигнал поступал с запада…
Вторую линию я провел через Актон, Илинг и Дрейтон-грин к зеленым холмам гольф-клуба в Брент-вэлли. Однако вряд ли Пис держит Эбби на территории клуба: цена за раунд гольфа просто астрономическая.
Линии пересеклись в Северном Илинге, точнее, на просторах Западного Актона. Я намеренно нарисовал их толстыми, потому что занимался не проектированием космических кораблей, а лишь пытался разобраться в беспорядочном и нелогичном множестве данных.
Нелогичное множество данных заставило вспомнить сначала о Никки, а потом о хранящемся в кармане клочке бумаги с образцом его почерка.
«Золотое пламя»…
Я взглянул на часы. Только одиннадцать, в пабе сейчас, наверное, дым коромыслом. Пусть Пис думает, что его бомба окончательно вышибла мне мозги. Нет ничего действеннее, чем рейд в тылы противника.
6
С улицы к главной двери вела лестница, а на перилах из кованого железа красовались гербы Камдена, причем изображенные не условно, а полностью, вплоть до благочестивого девиза «Non sibi sed toti»,
[23]
который обычно переводят, как «Надеюсь, ты угостишь всех». Думаю, в прошлой жизни это здание было государственным учреждением.
Однако те дни явно канули в Лету. К примеру, двое громил, обыскавших меня на вершине лестницы, ни по виду, ни по дресс-коду государственных служащих не напоминали и вряд ли могли рассчитывать на должность в органах местного самоуправления, если, конечно, в Камдене не откроется отделение по борьбе с головорезами.
Спиртным и оружием громилы не интересовались, хотя карманы и подкладку на всякий случай ощупали: в основном, используя определенные критерии, они проверяли, что я человек, и более или менее живой. Для начала, заставив сжать в ладони серебряную монету, внимательно следили за реакцией, затем искали пульс, довольно бесцеремонно лапая лучевую и сонную артерии. Слегка обескураживает, когда двухметровый парень с бицепсами штангиста прижимает к твоему горлу большой палец. Вот одна из причин, по которым я редко выпиваю в компании коллег.
Вторая заключается в том, что я жутко необщителен и разговоры о работе люблю не больше, чем визиты к стоматологу.
Если вы еще не догадались, «Золотое пламя» — типичное место тусовки изгоняющих нечисть, по крайней мере являлось таковым в своей первой ипостаси. Тогда паб находился в центре кольцевой сразу за Каслбар-хиллом в здании, которое изначально было музеем, а затем сменило множество функций и хозяев и, наконец, попало в руки знаменитого Пекама Штайнера. Старину Пекама все изгоняющие нечисть Лондона считали отцом, пусть даже буйным, вечно пьяным и постоянно конфликтующим со здравым смыслом.
Впоследствии Штайнер подарил паб своему близкому другу Биллу Брайанту, больше известному под полуласковым прозвищем Бурбон. Притаившись на задворках цивилизации, «Золотое пламя», тем не менее, обладало собственным (тяжелым и сырым) микроклиматом, а также репутацией заведения, где стоит появляться, если хочешь обрасти связями. В итоге, несмотря на отвратительное месторасположение, паб протянул несколько лет, пока года три назад кто-то не спалил его дотла. Неизвестные подложили зажигательную бомбу — слава богу, когда «Золотое пламя» было закрыто, — и она сделала свое черное дело. Любимый кот бармена выжил, но кроме него, от заведения не уцелело даже пепельницы.
У Никки есть уйма теорий относительно того, кто организовал поджог, и время от времени он пытается меня с ними ознакомить. Когда доходит до сатанистов, подчинивших себе правительство, я обычно спасаюсь бегством, но порой его версии вполне правдоподобны.
Тем временем по жуткой иронии, которая давно считается неотъемлемой частью нашей работы, «Золотое пламя» восстало из мертвых, ну, по крайней мере восстало его название. Парень по фамилии Макфейл, не имевший с заведением в Каслбаре ничего общего, воплотил в жизнь собственные представления о тусовке изгоняющих нечисть. Получился этакий джентльменский клуб с баром, гостевой, сауной, комнатами, где можно остановиться, если приехал в Лондон на пару дней, и так далее. Некоторые даже использовали адрес клуба для личной корреспонденции.
Ни недвижимости, ни финансовых накоплений у Макфейла не было, зато энергия и поразительное упорство, как правило, свойственные серийным убийцам и коррумпированным политикам, наличествовали в избытке. Он украл название у Бурбона Брайанта (который пригрозил судом, однако не нашел денег ни на адвоката, ни на такси, чтобы доехать для здания суда) и открыл клуб на Сохо-сквер. Ходили слухи, что Макфейл не снял помещение, а занял самовольно. Охотно верю: арендная плата в Сохо бешеная — даже ночующие в подворотне бездомные отстегивают по тысяче в месяц.
Я поднялся по лестнице и, получив от охранника диагноз «живой, духами не одержим», распахнул дверь, украшенную оберегами и тайными знаками не хуже, чем свадебная машина — лентами и консервными банками. Сразу за ней начинался большой бар; думаю, в бытность агентством недвижимости или чем-то еще помещение обладало куда большей индивидуальностью. По периметру зала установили десяток напольных прожекторов; направленные на потолок, они мягко мерцали. Идея хорошая, но испорченная тем, что большинство посетителей сидели или стояли рядом с прожекторами и заслоняли свет. В результате по потолку плыли страшные тени, а уровень освещенности менялся, как только кто-нибудь вставал с места за очередной порцией выпивки или просто шевелился, то есть ежесекундно.
Стойка представляла собой баррикаду из ящиков, накрытых куском брезента. Пиво продавали бутылками, а вот вино и напитки покрепче — весьма условными порциями на один глоток. Одного этого было достаточно, чтобы закрыть «Золотое пламя», нагрянь сюда с проверкой комиссия по таможенному и акцизному управлению. Впрочем, служащие финансовых управлений, как правило, отличаются слабым пульсом, и охранники их вряд ли пропустят.
Публика собралась пестрая. Несколько знакомых я разглядел в плотном кольце сидящих у стойки, еще парочку — в почтительном отдалении от нее: выбрав уголок поукромнее, они беседовали с неизвестными мне личностями, которые могли быть клиентами, партнерами или информаторами. Я искал конкретного человека и вскоре увидел его в глубине зала, одиноко стоящим у колонны. Вот он, Бурбон Билл собственной персоной, хозяин первого «Золотого пламени», того, что погибло в огне, а потом возродилось в этой мерзкой, неподобающей фениксу ипостаси. На Брайанте был кожаный пиджак, надетый поверх красной рубашки, черные джинсы, судя по виду, сшитые сразу после сражения у форта Самтер, и ботинки «Док Мартенс» примерно такого же возраста. Он крутил в руках опустевший стакан, тайком прикладываясь к спрятанной в карман фляге. Завернув к бару, я купил две больших порции виски и подошел к Брайанту сзади.
