– Нет, – возразил Якименко, – вот тут Петр сказал правду. Софья Борисовна действительно разволновалась. Навещая Глаголеву в больнице, милейшая Иратова хотела выяснить подробности, откуда у Обоймова записная книжка Вознесенского и все ли блокноты попали в руки Льва Яковлевича. А в том, что владелец «Небес» читал заметки режиссера, мамуля с сыночком не сомневались. Петр прекрасно помнил: спектакль «Отелло», задуманный Берти, начинался с того, что действующие лица разбрасывали из похоронных урн пепел. А теперь та же идея пришла в голову Обоймову? Так не бывает. И если учесть появление в театре Таткиной и Мускатовой, то понятно, отчего Софья Борисовна разнервничалась. Вдруг Лев Яковлевич заполучил все записи, а в них есть рассказ о Борисе Пиратове и смерти Олеси Колкиной. Что, если существует дневник Берти? И Иратовы испугались, что Петра могут разоблачить, и думали лишь об одном – как отвести от него беду. Накануне смерти Фаины сыну Софьи удалось подслушать беседу Льва Обоймова и Глаголевой и узнать, что записи директору дала актриса. Поэтому Петр решил не спускать глаз с Розалии. Он очень хотел попасть в ее квартиру, но предполагал, что у нее может быть тайник и в театре, поэтому следовал за ней чуть ли не по пятам. Именно Иратов стоял на лестнице в подвал, где беседовали Лариса и престарелая прима. Увидел, как та шмыгнула за дверь, потом туда же проскользнула Степанида, и ринулся вдогонку, решив, что Глаголева спешит к своему тайнику. Ему таким образом тоже открылась тайна Розалии. Петр поторопился уйти, когда понял, что разговор заканчивается, но споткнулся на плохо освещенных ступеньках и едва не упал. Позже, вернувшись к матери, обнаружил, что потерял подвеску-ангела.
– Надо же, лже-Борис до сих пор его носил, – удивленно пробормотала я. – Петру следовало выбросить украшение, чтобы побыстрее забыть о случившемся в «ОЗА».
– Вознесенский гипнотически действовал на людей, – вздохнул Якименко. – Гениального режиссера обожали, перед ним преклонялись. Петр считал ангелочка своим талисманом, не расставался с ним никогда, полагал, что он приносит ему удачу. Кстати, Таткина и Мускатова тоже не снимали свои подвески. И Львов, если вспомнить интервью, опубликованное в журнале, не выбросил подарок Берти.
– Выходя из подвала, я увидела неподалеку от двери Иратову, – вспомнила я. – Наверное, она торопилась на поиски оберега сына.
– Точно, – согласился Игорь Сергеевич. – Но Софья Борисовна не нашла ангелочка и решила, что тот закатился в какую-то щель. Петр очень расстроился, когда мать вернулась с пустыми руками. Некоторое время спустя он сообразил: у него теперь есть возможность шантажировать Розалию. Если пригрозить актрисе открыть правду про Фаину, Глаголева живо отдаст все записи Берти. Но приме стало плохо, ее поместили в клинику, что напротив театра, Софья Борисовна вызывается сопровождать больную, сидит около нее в приемном покое, ждет, когда придут медики. Вдруг Розалия Марковна еле слышно шепчет: «Ключи… квартира… принеси»…
«Конечно, дорогая, – кивает Иратова. – Где они?»
«Театр… грим… Самое ценное… шкаф… кухня… под окном…» Тут появляется врач, актрису отправляют в реанимацию. Софья звонит сыну и велит ему: «Возьми в гримерке ключи от квартиры Глаголевой и поезжай туда. Осмотри шкаф в кухне под окном. Кажется, там старая карга спрятала записи Берти».
– Может, Розалия бредила? На полках под окном были лишь банки с соленьями и с вареньем, – протянула я. – Вот почему Петр сразу, едва я вышла, стал рыться в шкафчике! Представляю, как он злился из-за моего присутствия. Не найдя ничего, он решил вернуться попозже и спокойно, без надоедливой спутницы, обыскать кухню. А ключи-то остались в моей сумке! Странно, что меня не мучила икота.
– Нет, Глаголева находилась в ясном уме, – возразил Игорь Сергеевич. – Она сказала: «Самое ценное». Софья Борисовна, для которой самым ценным были бумаги Вознесенского, где могли быть сведения об убийстве, совершенном ее сыном, решила, что речь идет о записях. А Розалия Марковна имела в виду другое.
– Что? – спросила я.
– Выяснилось совершенно случайно, – пояснил Игорь. – Мы разговаривали с соседкой Розалии, Наташей, интересовались, не заметила ли она что-нибудь подозрительное или странное, а женщина сказала: «Когда я узнала, что Розалия Марковна попала в больницу, то решила ее проведать, принести баночку любимого варенья. Сейчас Розалия без сознания, но потом же она очнется и порадуется моей заботе. Банки с запасами я храню у Глаголевой в квартире. Пошла к ней, открыла шкаф под подоконником, вытащила стекляшку и… уронила. Джем вытек, гляжу, внутри пакетик, в нем серьги, сразу понятно, дорогие, с настоящими бриллиантами. Я лупу взяла и название фирмы увидела – «Картье».
– Значит, те подвески, которые Глаголева всегда носила, были копией? – вздохнула я. – А смотрелись подлинными. То-то я удивлялась, как актриса не боится их в гримерке бросать и при этом дверь не запирать.
– Вернемся к Пиратову-Иратову, – велел Вадим Олегович. – Хочется еще раз услышать ваши соображения.
Я послушно заговорила:
– Как только я поняла, что Иратов и есть Пиратов, у меня другая мысль возникла: где Розалия и Петр добыли горячий капучино для Мускатовой? Ведь в театральном-то буфете готовят растворимую гадость! Я, когда работаю, кофе не пью и кафе рядом с театром никогда не посещала. А тут Егор Бочкин вдруг решил пригласить меня в трактир и сказал, что в двух шагах от «Небес» продают прекрасный кофе в термостаканах. Ну мне и пришло в голову, что в любом ресторанчике теперь есть видеонаблюдение, можно просмотреть записи и увидеть, как Петр покупает капучино и уносит его. Это же улика, верно?
Якименко кашлянул.
– Глупость, да? – вздохнула я. – Конечно, он может сказать, что сам выпил кофе.
– Но идея проверить камеры интересная, – похвалил меня Вадим Олегович, – правильно мыслите.
– Вот только не понимаю, как Фаину заманили во двор, – призналась я.
– Капучино приобрела Софья Борисовна, – взял слово Николай Михайлович, – а Фаину с Мускатовой перепутал Петр. Кормилице положено выходить с корзинкой. Иратова за десять минут до начала спектакля утащила корзину из костюмерной и отнесла в гримваген. Планировала так: Мускатова, одевшись, заметит отсутствие реквизита, выскочит в коридор, а там ее поймает Петр и спросит: «Корзинку ищешь?» И любезно сопроводит ее в гримваген. Мать и сын все прекрасно рассчитали, но не предполагали, что в ситуацию вмешаются Розалия с Фаиной. Петр слонялся по закулисью, караулил Мускатову, когда та кинется искать корзинку. Наконец, она появилась. Правда, почему-то шла из коридора, который вел в технические помещения. Но времени раздумывать на эту тему у Петра не было.
«Света, – окликнул актрису Иратов. – Небось корзинку потеряла? Без нее ты сцену не сыграешь. Я только что был в гримвагене, она там. Пошли скорей, я помогу тебе по крутой лестнице мини-вэна подняться».
– Широкая одежда, капор с полями, маска на лице, – прошептала я. – И наверняка Круглова ничего не сказала в ответ, чтобы не выдать себя голосом, просто кивнула.
– Именно так, – подтвердил Якименко. – Иратов взял девушку под руку, та пошатнулась, он обрадовался: транквилизатор действует. Но Фаина просто очень нервничала, поэтому и оступилась. Петр отвел бедняжку в автобус, спрятал там свое устройство, запер дверь снаружи и сбежал. Гримваген вспыхнул факелом. Остается надеяться, что несчастная Фаина быстро задохнулась в ядовитом дыму горящего пластика.
