С того дня Альберт Сергеевич стал порой спрашивать совета у костюмерши и иногда хвалил ее…
Пряхова выпила еще бокал вина и отрезала себе третий кусок торта. Глаза ее заблестели, щеки покрылись неровным румянцем, стало понятно, что хозяйка слегка опьянела. И я осторожно произнесла:
– Наина Федоровна, «Ламбруско» – коварное вино, пьется легко, а потом разом ударяет в голову.
– Мне от вкусной выпивки плохо не бывает, – парировала она. – Не беспокойся, деточка, я прекрасно знаю свою норму. Никто не может похвастаться, что видел Пряхову в подпитии. Ни одна душа. Сейчас расскажу про нашу жизнь с Берти дальше.
Я поняла, что беседа грозит стать бесконечной, и решила задать интересующий меня вопрос.
– Знаете ли вы о театре «ОЗА»?
Собеседница расхохоталась:
– Оригинально! Не просто знаю – я была единственной, кто помогал Берти отбирать детей. Ну, кроме Насти, разумеется. Мы втроем создавали коллектив, равного которому нет в мире. Общество злых ангелочков – так расшифровывается аббревиатура. Понимаешь?
– Нет, – ответила я. – То есть понятно, ОЗА – Общество Злых Ангелочков. Но какое отношение имеют к нему дети?
– Они актеры, – улыбнулась Наина Федоровна. – Кстати, совсем не ясельного возраста, подростки. Берти считал оптимальным возраст от двенадцати до четырнадцати. Сейчас объясню.
Она снова наполнила свой бокал, отпила добрую половину и начала рассказывать о затее Альберта Сергеевича…
Пообщавшись не один год с профессиональными артистами, Вознесенский полностью в них разочаровался и в конце концов распустил труппу. Наина испугалась, что муж впадет в депрессию, он ведь не сможет жить без работы, но Альберт Сергеевич был весел. Режиссер засел за свои рисунки, решив ставить «Отелло», и безостановочно говорил о том, как надо выстроить спектакль. Пряхова не понимала, с кем супруг собирается осуществить замысел, но лишних вопросов не задавала. Когда Берти продумал постановку, он огорошил Наину заявлением:
– А вот теперь посмотрим на артистов. Настя уже пригласила кое-кого. Ты поедешь со мной на пробы.
– Но как мы объясним присутствие костюмера при отборе? – испугалась Пряхова. – Сами знаете, какие у людей кулис языки.
Альберт Сергеевич рассмеялся:
– У меня не будет тех, кого в институте научили изображать страсти. Никаких профессионалов из театральной тусовки. Я желаю работать с настоящими живыми чувствами.
– Ага, – пробормотала Наина, – правильно.
– Сам воспитаю актеров, – продолжил Вознесенский, – я дал указание Насте отобрать подростков от двенадцати до четырнадцати лет. Те, кто моложе, глупы, а особи постарше уже научились лицемерить и корчить из себя невесть что. Мне нужны молодые люди с плохими привычками, лучше бы из неблагополучных семей, не желающие учиться, голодные, оборванные, злые.
– Господи, зачем вам такие? – испугалась Пряхова.
Берти пошел в прихожую, обронив: «Собирайся!» И продолжил объяснения.
– Они имеют опыт переживаний, побывали в разных ситуациях, недоедали, ненавидят родителей, испытали насилие, переполнены злостью и понимают, что такое любовь, ревность, страх, отчаяние, благодарность. Как юноша, у которого папа профессор, а мама заботливая домохозяйка, сумеет сыграть отъявленного мерзавца? Где он почерпнет нужные эмоции, из какого колодца? Обрати внимание: злобных, сволочных, подлых персонажей в драматургии намного больше, чем добрых. И совсем розовые с перламутром герои почти не встречаются, во всех хоть ложечка дерьма да имеется.
Впервые в жизни Наина осмелилась возразить Берти.
– Но эти дети…
– Они взрослые, – перебил Вознесенский. – Общество зря считает подростков детьми.
– Но эти люди, – переиначила фразу Пряхова, – не приучены к послушанию. Вероятно, употребляют алкоголь. Как вы с ними справитесь?
– На то и кастинг, – пробурчал режиссер. – Откровенных мерзавцев я отмету, пай-мальчиков выгоню, возьму золотую середину. Я чувствую людей, сразу соображу, с кем не стоит иметь дела.
– Могут возникнуть сложности, – не успокаивалась Наина. – Вы считаете школьников взрослыми, но в глазах государства они дети. Им не разрешат работать в театре. И как платить ребятам за труд?
Альберт Сергеевич снял с вешалки пальто.
– Все административные и другие проблемы решает Настя. У нас не будет профессионального коллектива. А детская самодеятельность приветствуется. Вот увидишь, через пару лет в мой любительский театр публика будет ломиться.
– Подростки имеют обыкновение вырастать, – прошептала Пряхова. – Что вы будете делать, когда им стукнет лет по двадцать пять?
– Там посмотрим, – поморщился Вознесенский. – Надеюсь, они сохранят яркость чувств. Если нет, выгоню и наберу других. Не вижу ни одной проблемы, я все правильно придумал.
Глава 29
Состав труппы Берти подбирал долго. Слух о том, что Вознесенский решил основать самодеятельный детский коллектив, разнесся по Москве, и в здание, которое Настя выбила у тогдашнего руководства Москвы под проект, потекли толпы школьников. Одни приходили с родителями, бабушками-дедушками, другие без сопровождения. Масла в огонь подлил один из ректоров творческого вуза столицы, где готовили кадры для сцены. В преддверии вступительных экзаменов он дал интервью радиопрограмме и на вопрос корреспондента о значении подготовки к поступлению в его вуз заявил:
– Ну, это смотря кто будет заниматься с абитуриентом. Я слышал, что Альберт Сергеевич Вознесенский организует любительский театр из подростков. Вот его артистов я возьму без конкурсного просмотра. Тот, кто принесет справку, что исполнял хоть самую крошечную роль в постановке этого режиссера, сразу станет нашим студентом.
Представляете, сколько старшеклассников, мечтавших о карьере на сцене, бросилось на следующий день к Берти? Услышав отказ, кое-кто из них рыдал, впадал в истерику, родители отсеянных ребят грозились пожаловаться на режиссера в Министерство культуры. Но тот никак не реагировал ни на слезы, ни на угрозы. Некоторые особо упорные восьмиклассники являлись на просмотр по пять-шесть раз. Думали, Альберт Сергеевич оценит их горячее стремление попасть к нему в коллектив и смилостивится. Но с таким же успехом они могли бы уговаривать голодного тигра стать вегетарианцем.
В конце концов, после долгого и мучительного отбора, в труппу взяли семь человек. Мирона Львова, воришку – паренек не имел родителей, жил со старшей сестрой, которая работала в магазине продавцом, и был полностью предоставлен сам себе. Сережу Маркова, чей отец в пьяном угаре убил мать и отсиживал срок. Над подростком взяла опекунство тетка, которую волновала не судьба племянника, а просторная квартира Марковых. Баба перебралась со своими детьми из барака в «трешку» Сергея, и очень скоро юноша стал с утра до ночи слоняться по улицам. Тетушка совсем не радовалась, когда племянник приходил домой и просил поесть, чаще всего ему доставались объедки и опивки.
