Гендерсон прикинул.
— Не через меня. Конечно, он мог устроить это иначе.
— Так-так. Ну, а «Инвестиционный траст Риальто»? Каково его положение сейчас? А также других компаний лорда Рейвенсклиффа?
— Как, возможно, вам известно, Рейвенсклифф через «Риальто» контролировал большое число компаний. А его долей в «Риальто» пока распоряжается его душеприказчик.
— Майкл Кардано.
— Совершенно верно.
— Так что же произойдет? Если наследство зависнет?
— Изо дня в день компаниями руководят опытные управляющие, и вмешательство извне не требуется. Но полагаю, другие акционеры сплотятся, чтобы защищать свои интересы. В частности, они могут вынести постановление о проведении проверки ради своего спокойствия и убедятся, что все в порядке. Смерть его милости…
— …порождает вопросы. Естественно. Есть ли какие-либо намеки?
— Я семейный поверенный, мистер Брэддок. Расспрашивать вам придется других. Однако мой ограниченный опыт в подобных делах подсказывает, что будет неудивительно, если акционеры поступят именно так.
— Понимаю. Но ничего неуместного они не найдут, верно? То есть не предполагается…
— «Ищите и обрящете», — сказал он с легким проблеском улыбки. — Любой индивид, с каким мне приходилось иметь дело, был обременен секретами. Сомневаюсь, что найдется компания без них. Но ничего конкретного я не знаю, если вы об этом.
— Еще один вопрос. Все деловые предприятия находятся в своего рода лимбо, это так?
— Да.
— Включая «Кроникл»?
— Разумеется. Душеприказчик решит, отойдет ли она леди Рейвенсклифф или ее надо будет продать ради наличности для выплаты завещанных сумм. Естественно, это не прояснится, пока мы не установим, сколько придется сделать таких выплат.
Макюэн не обрадуется, услышав это, подумал я.
— Позвольте, я уточню. Лорд Рейвенсклифф составил завещание примерно полтора года назад, и никакой ребенок в нем не упоминался. Приписка эта была добавлена шесть месяцев спустя. Так?
Гендерсон кивнул.
— Почему? Он должен был знать о существовании этого ребенка. Так почему не упомянуть его, когда завещание составлялось?
— Не знаю.
На этом мистер Гендерсон был исчерпан. С жалкими добытыми у него проблесками я отправился перекусить. Мне требовались пиво и мясной пирог перед новым посещением леди Рейвенсклифф.
Глава 10
Когда на Сент-Джеймс-сквер меня провели в маленькую гостиную, мной овладели дурные предчувствия. Совсем другая комната, более уютная и интимная, чем великолепный салон, где мы сидели в прошлый раз. В камине горел огонь, насыщая воздух приятным теплом и ароматом яблоневых поленьев. Каминную полку заполняли всякие безделушки — зеркальца, вышивки в рамках, бронзовые статуэтки. Красивая голубая фарфоровая чаша. Стены прятались за книжными полками. Видимо, Рейвенсклифф был ненасытным читателем, притом всеядным. Книги эти предназначались для того, чтобы их читали. И их читали. Романы на французском, английском, немецком и итальянском. Труды по истории и философии. Медицинские журналы, записки путешественников. Классики — в переводах и на языке оригинала. Словари и справочники. Многие английские заголовки были мне знакомы, о других я слышал. Золя, Толстой, Дарвин, Милль, Маркс, заметил я с любопытством. Познай своего врага. Книги по психологии и социологии. Даже несколько по криминалистике. Внушительный ассортимент. Счастливец — человек с достаточным досугом и энергией, чтобы прочесть их все. Рейвенсклифф, разумеется, досугом не располагал. Любопытно! Я чуть-чуть устыдился того времени, которое проводил в пабах.
А на стене две картины. Небольшие. Портрет леди Рейвенсклифф, написанный, прикинул я, лет двадцать назад. Я уловил обаяние. Она принадлежала к тем, кого художники должны любить. Левое плечо обращено прямо на смотрящего, голова повернута за пределы холста. Золотисто-алое платье оттеняло ее длинную изящную шею. Никаких украшений, она в них не нуждалась. Достаточно было ее лица и волос. Она была и все еще оставалась обворожительной женщиной.
— Эннёр, — раздался тихий голос позади меня.
Я обернулся. В дверях стояла леди Рейвенсклифф с легкой улыбкой на губах.
— Простите?
— Жан-Жак Эннёр. Он умер несколько лет назад, и, полагаю, его слава сошла на нет, но он был одним из лучших портретистов своего поколения. Это я в тысяча восемьсот девяностом, до того, как стала старой и морщинистой.
— Вот уж нет, — пробурчал я. Настроение рассыпаться в комплиментах у меня не было. Собственно, за мной этого вообще не водилось, и тут я был полнейший профан.
— А это Джон. — Она кивнула на портрет, запрятанный в углу. — Он и слышать не желал ни о каких портретах и уступил потому лишь, что я потребовала такой подарок на мой день рождения. Он продолжал ворчать и согласился только на этот, почти миниатюру. Такой крохотный, что его почти невозможно разглядеть.
Я всмотрелся. Таким, значит, был лорд Рейвенсклифф. Я напряженно щурился, но никаких подсказок не извлек. Ничего примечательного. Ничего похожего на надменность или гордость; ни тени жестокости или доброты. Просто лицо. Лицо весьма преуспевшего джентльмена, невозмутимо глядящего перед собой, лишь с легчайшим намеком на сожаление из-за необходимости попусту тратить время, чтобы умиротворить требовательную жену. Он выглядел почти симпатичным.
— Могу ли я сказать, как меня удивляет, что он находил время так много читать? — сказал я, указывая на полки. — Я полагал, что бизнесмены целиком посвящают себя бизнесу.
— Он любил читать, — сказала она, улыбнувшись моему недоумению. — Но это моя комната. Комната Джона наверху. Он предпочитал менее бархатную обстановку. Избыток комфортабельности мешал ему, когда он работал.
— А!
— Вот-вот. Я умею читать.
— Я не имел в виду…
— Нет, имели, — сказала она весело.
Я покраснел.
— Ничего. В этой стране совершенно естественно, что женщины моего положения считают чтение книг вульгарностью. Однако не забывайте, что прежде я жила во Франции, где это не считается нарушением хорошего тона. Но я любила читать всю свою жизнь. Мы поговорим об этом побольше как-нибудь в другой раз. Я всегда думала, насколько важно знать, что читает мужчина. Скажите, что вы думаете об этом?
Она взяла голубую чашу и протянула ее мне небрежным движением. Что я мог сказать?
Голубая чаша. С узорами. Голубыми же. Я пожал плечами. Она поставила чашу на место.
— Ну? — сказал я в меру холодно. — Вы хотели поквитаться, обличив мое невежество, и преуспели. Почему бы не просветить меня?
— Всего лишь пустяк, — ответила она. — И вы правы: это было оскорбительным. Прошу прощения. Не начать ли нам с начала?
