— По-вашему, подобная женщина станет когда-либо ссориться с человеком, к которому ничего не испытывает?
— Но он… Ну, он намного ее старше. А кроме того, она не… Не тот тип…
— Посмотрим. Кто знает? Возможно, на сей раз она встретила себе ровню. Мистер Стоун не ведет себя при ней как комнатная собачонка. В отличие, к примеру, от мсье Рувье. Мне почти кажется, что ее долг — обобрать его до нитки, хотя я никогда бы не подумала, что он так глуп.
— О чем вы? Министр финансов?
— Конечно.
— Разве он не женат?
Она опять рассмеялась.
— Конечно, он женат. Я о том, что он небогат. А если верить слухам, он дает ей по пятьдесят тысяч в месяц.
— Что?
— Вы правда настолько наивны?
— Наверное, да, — признался я, вероятно, очень убедительно, так как на ее лицо вернулось прежнее жалостливое и презрительное выражение. — Уверен, это никак не может быть правдой.
— Вот это, — она похлопала меня по руке, — очень мило с вашей стороны.
— Но даже будь это правдой, где он их берет? Я имею в виду Рувье.
Она пожала плечами:
— Понятия не имею. А где министр финансов может взять деньги? Трудный вопрос, верно?
— Неужели есть что-то, чего вы не знаете?
— Про вас мне ничего не известно, молодой человек. Но опять же, возможно, вы не слишком интересны. Возможно, и знать-то нечего.
— Наверное, вы правы.
— У каждого в Париже есть тайна, и каждый думает, что про нее никому не известно. Даже мой муж считает, что я верю ему, когда он говорит, что возвращается на час в контору. — Она произнесла это беспечно, но отвернулась посмотреть в окно. — Держитесь журналистики, мистер Корт, где вам никогда не придется ничего понимать. Не то вы обнаружите, что Париж — жестокое и безжалостное место. И передайте это своей загадочной графине. Ее новизна сходит на нет, и многие получат слишком уж большое удовольствие от ее падения.
Я попрощался с ней у двери ее дома, ее слова эхом отдавались у меня в ушах. Было поздно, и на следующее утро меня ждала работа. Мне хотелось выспаться.
Глава 14
Отправляясь в Бельвиль навестить Симона, я взял с собой пистолет. Я упоминал, что не любил огнестрельное оружие, я до сих пор его не люблю. Но на той стадии я не мог ни к кому обратиться за помощью в подобном деле, а Симон (как мне помнилось) был очень крупным мужчиной. Я был гораздо проворнее и, как я думал, вероятно, опытнее, но если мне действительно приходится драться, я предпочитаю, чтобы исход был вне сомнений. В подобных случаях мало проку от победы едва-едва.
Встреча, по сути, прошла очень легко: Симон не имел опыта в притворстве. Он просто-напросто снял комнату под вымышленным именем, этим его меры предосторожности исчерпывались. Надо было только подождать и удостовериться, что он дома, потом подняться по лестнице и войти. Это были захудалые меблирашки, неосвещенные и запущенные, хозяева которых сдавали комнаты постоянным и сезонным рабочим без излишних вопросов. Приют безнадежности и отчаяния, холодный и гнетущий. В такое время суток он почти пустовал, только консьержка сидела на первом этаже, а комната Симона была на самом верху, так что она все равно ничего не услышит. Мне не помешают.
— Доброе утро, Симон. Полагаю, ты в добром здравии. Графиня о тебе беспокоится. Тебе правда не следовало так сбегать, знаешь ли. Даже не предупредив как полагается, что хочешь уволиться.
Он вытаращился на меня изумленно — был слишком туп, чтобы понять, как легко было его найти. Моего внезапного появления у него на пороге самого по себе было почти достаточно, чтобы выиграть схватку: он с самого начала растерялся и — благоразумно или нет — решил, что лучшим ответом будет запирательство. Однако он выдал взгляд коровьего непонимания, от которого его лицо стало настолько глупым, что трудно было не расхохотаться.
— Можно, я сяду?
Не дожидаясь ответа, я занял единственный в комнате стул, шаткую конструкцию, казавшуюся крайне ненадежной. Для убедительности я достал пистолет и положил его на стол. Я не касался его, но лежал он так, что целил в Симона.
— Графиня тревожится, что ты не получил жалованья за последнюю неделю, — сказал я. — Поэтому попросила меня тебя навестить и убедиться, что с тобой все в порядке.
На мгновение он было решил, что, невзирая на пистолет, легко отделался, но потом даже до него дошло, что это еще не все.
— Она беспокоится, что ты нечаянно мог взять кое-что из ее имущества. Она хочет получить это назад.
— Я ничего не брал. — У него был низкий, странно культурный голос, и почти казалось, что голос этот исходит от совершенно иного человека.
— Ну же, Симон. Мы оба знаем, что это не так. Я пришел забрать эти вещи. Взамен я уплачу тебе сумму, которая тебе причитается.
Он пожал плечами, к нему возвращалась уверенность.
— У меня ничего нет. Что вы сделаете? Позовете полицию?
Я задумался.
— Полагаю, что нет. Тебе, как и мне, известно, что это была бы неудачная мысль.
— Значит, вам не повезло.
— Нет. Я тебя застрелю.
Взяв со стола пистолет, я театрально проверил, заряжен ли он.
— Сначала колени, потом локти. С чего хочешь начать?
Тут я немного подредактировал. Произнося эту фразу, я был далеко не спокоен: отчаянно потел и едва-едва сдерживал дрожь в голосе. Вероятно, это сделало свое дело, убедило его, что я говорю серьезно. Нервный человек при оружии — гораздо опаснее спокойного и уравновешенного.
Симон был не слишком умен, зато хорошо умел оценивать свое положение. От сопротивления он ничего не выигрывал. Только глупая гордость могла бы помешать ему подчиниться моим требованиям.
— Где дневники? — спросил я.
— У меня их нет.
— Но ты их украл?
— Она не графиня.
— Конечно, нет, — ровно ответил я. — Она просто шлюха. Ты же не думал, что тебе взаправду за них заплатят, верно? Где они?
— О нет, тут больше. Гораздо больше, — начал глумиться он. — Вы многого про нее не знаете.
— Без сомнения, но не могу сказать, что это меня беспокоит. Где они?
Он усмехнулся:
— Я же сказал, их у меня нет.
— У кого они?
— У одного человека. Моего друга. Хорошего друга. Он для меня их бережет.
Ах вот как! Время было позднее, я устал. Раздраженно вздохнув, я взял пистолет.
— Кто он? — повторил я.
— Десять тысяч, — ответил он с вызовом.
— Ты, наверное, глупцом меня считаешь. Просто скажи, где они?
