Томас облегчённо выдохнул. Теперь на его стороне был ещё один человек. Он пообещал себе впредь быть с Зартом особенно приветливым.
— Да перестань чушь пороть, — вмешался Гэлли. — Спорим — это Минхо разделался с говнюками!
— Гэлли, закрой пасть! — заорал Ньют, для пущего эффекта вставая и выпрямляясь во весь свой немалый рост. Томас приободрился ещё больше. — Я сейчас долбаный председатель, и если я услышу от тебя хоть одно вонючее слово, прежде чем до тебя дойдёт очередь, то устрою другое Изгнание на твою жалкую задницу!
— Да хоть сто порций, — саркастически пробубнил Гэлли и откинулся на стуле всё с той же смехотворной гримасой на физиономии.
Ньют сел и махнул Зарту:
— Что, всё? У тебя есть какие-нибудь официальные предложения?
Зарт потряс головой.
— О-кей. Твоя очередь, Котелок.
Повар одарил всех бородатой улыбкой, выпрямился и заговорил:
— У шенка яйца круче, чем у всех наших кур и индюшек, вместе взятых! — Он примолк, видимо, ожидая взрыва смеха, но никто даже не улыбнулся. — Вы чего, ребята? Чувак спас жизнь Алби, убил пару гриверов, а мы тут сидим, репу чешем, что, дескать, с ним делать. Чак сказал бы: не Сбор, а куча плюка!
Томасу хотелось подойти и пожать Котелку руку — тот высказал точь-в-точь то же, что он и сам думал обо всём мероприятии.
— Так что ты предлагаешь? — спросил Ньют.
Котелок сложил на груди свои волосатые лапы.
— Ввести его в состав Совета и пусть научит нас всему, что он там, в Лабиринте, делал.
Поднялся всеобщий гвалт, и Ньюту понадобилось полминуты, чтобы водворить порядок. Томаса передёрнуло: Котелок зашёл слишком далеко со своим предложением, почти сведя на нет весь эффект от своего выступления.
— Ладно, сейчас запишу, — сказал Ньют, черкая в блокноте. — А теперь все заткнулись! Я не шучу. Вы знаете правила: никакие идеи не отвергаются с порога, у каждого будет возможность высказаться, когда будем голосовать. — Он кончил записывать и дал слово третьему члену Совета, пареньку с чёрными волосами и веснушчатым лицом — его Томас видел в первый раз.
— Да у меня, собственно, нет мнения, — промямлил он.
— Что? — рявкнул Ньют. — Тогда на фиг ты нужен в Совете! За каким чёртом тебя сюда выбирали?
— Сожалею, но я и правда не знаю, — пожал плечами паренёк. — Ну, если что, то я согласен с Котелком. Почему мы должны наказывать человека за спасение жизни?
— Ага, значит, мнение у тебя всё же есть, так ведь? — настаивал Ньют, держа карандаш наготове.
Паренёк кивнул, и Ньют опять принялся царапать в блокноте. Напряжение постепенно отпускало Томаса — похоже, большинство Стражей было за него, а не против. Все равно ему было невмоготу просто сидеть и ждать, отчаянно хотелось высказаться в свою защиту. Но он заставил себя следовать приказу Ньюта и сидел тихо, как мышь под метлой.
Следующим был прыщавый Уинстон, Страж Живодёрни.
— Я думаю, его следует наказать. Чайник, не обижайся... но, Ньют, ты же сам всегда ноешь: порядок, порядок... Если мы его не накажем, то подадим дурной пример. Он всё ж таки нарушил наше Правило Номер Один.
— О-кей, — сказал Ньют, черкая в блокноте, — значит, ты за наказание. Какое?
— Думаю, недели в Кутузке на хлебе и воде достаточно. И донести это до всех, чтобы впредь никому неповадно было.
Гэлли захлопал, заработав хмурый взгляд Ньюта. Томас слегка приуныл.
Высказались ещё двое — один за предложение Котелка, другой — Уинстона. Подошла очередь Ньюта.
— Я согласен с большинством из вас. Его надо наказать, но после этого нужно решить, как использовать то, что он умеет. Я выскажу своё мнение под конец, когда услышим всех. Следующий.
Томасу разговоры о наказании решительно не нравились, даже ещё больше, чем то, что надо было держать рот на замке. Но как бы странно это ни звучало после всех его подвигов, в глубине души он не мог не согласиться, что действительно нарушил Самое Главное Правило.
Обсуждение продолжалось. Одни считали, что его надо поощрить, другие были за наказание, третьи — и за то, и за другое. Томас сидел как на иголках, не в силах слушать — он предвидел, что скажут оставшиеся два Стража — Гэлли и Минхо. Последний за всё время разбирательства не вымолвил ни слова, лишь сидел, сгорбившись, на стуле, и по его виду можно было подумать, что он не спал по крайней мере неделю.
Сначала взял слово Гэлли.
— Я думаю, что уже достаточно ясно высказался.
«Вот и отлично, — подумал Томас. — Тогда заткнись и не высовывайся».
— Ну и нормалёк, — озвучил его мысли Ньют, в очередной раз закатывая глаза. — Давай, Минхо.
— Нет! — Гэлли так рявкнул, что кое-кто даже на стуле подскочил. — Я ещё кое-что хочу сказать.
— Так говори, на хрен! — отрезал Ньют. Томасу стало легче от сознания того, что временный председатель Совета презирал Гэлли почти так же сильно, как и он сам. И хотя Томас больше не боялся парня, он по-прежнему его на дух не выносил.
— Вы вот о чём подумайте, — начал Гэлли. — Этот козёл выползает из Ящика, прикидывается этаким потерянным и перепуганным. А через несколько дней бегает по Лабиринту вместе с гриверами, как у себя дома.
Томас съёжился на своём сиденье. Оставалось только надеяться, что другие не разделяют бредовых опасений Гэлли.
Гэлли продолжал разглагольствовать.
— Я считаю, что он всё время прикидывался. Он тут всего-то без году неделя, а уже столько подвигов насовершал! Кто как, а я на это не куплюсь.
— Что за тупой базар, Гэлли? — вмешался Ньют. — Переходи к сути и не долби мозги!
— Я считаю — он шпион тех, кто нас сюда засунул! — Комнату снова наполнили шум и гвалт. Томас ничего не мог предпринять, он лишь сидел и тряс головой — не мог понять, откуда Гэлли набрался своих идиотских идей. Наконец, Ньют угомонил всех, но Гэлли ещё не закончил.
— Нам нельзя доверять этому шенку. На следующий день после его прибытия появляется какая-то психованная девка с этой дебильной бумажкой в руке, и бормочет, что всё, мол, изменится. Потом откуда ни возьмись — дохлый гривер. Томас очень кстати попадает ночью в Лабиринт, и вот те, пожалуйста, — пытается всех уверить, что он настоящий герой. Ага, как же! Ни Минхо, ни кто другой не видел, чтобы он что-то там делал в зарослях плюща. С чего мы взяли, что это Чайник подвесил Алби на стенку?
Гэлли помолчал; несколько секунд в комнате царила напряжённая тишина, и в душе у Томаса потихоньку рождалась паника. Неужели они поверят измышлениям этого ненормального? Юноше не терпелось высказаться, и, решившись нарушить молчание, он уже было открыл рот, как Гэлли вновь заговорил:
— Слишком много всего странного наслучалось, и вся каша заварилась, когда здесь появилась эта ряха паршивая — Чайник. И надо же — именно он первым вернулся из ночной прогулки по Лабиринту. Говорю вам, тут что-то нечисто, и до тех пор, пока мы всё не выясним, я официально предлагаю запереть его в Кутузке на месяц, а после этого ещё раз пересмотреть его дело.
