— Почему? — Томасу отчаянно хотелось узнать, что произошло в Лабиринте.
Минхо вскинул вверх руки:
— Чувак. Говорю тебе. Остынь. Подожди генерала Алби.
Что-то в его голосе было такое, что смягчило резкость ответа. Поэтому Томас наконец решил, что Минхо ему нравится.
— О-кей, умолкаю. Только сделай так, чтобы Алби дал и мне услышать новость.
Минхо пытливо посмотрел на него.
— О-кей, Чайник. Уболтал.
Вскоре подошёл Алби. Он принёс большую пластиковую кружку с водой и передал её Минхо. Тот припал к кружке и осушил в один момент.
— О-кей, — молвил Алби, — давай, говори. Что случилось?
Минхо приподнял брови и кивнул на Томаса.
— Да пусть, — ответил Алби. — Мне до лампочки, что этот шенк услышит. Валяй!
Томас притаился и ждал. Минхо с трудом поднялся, его шатало при каждом движении, всё в нём кричало о том, как он устал. Бегун удержался на ногах, прислонившись к стене. Затем он холодно посмотрел на обоих своих собеседников:
— Я нашёл дохлого.
— А? — не понял Алби. — Кого дохлого?
Минхо улыбнулся.
— Дохлого гривера.
ГЛАВА 13
Томас опешил. Конечно, гриверы — отвратительные существа, но что такого замечательного найти мёртвым одного из них? Неужели это впервые?
У Алби был такой вид, будто ему только что сказали, что у него вырос хвост и теперь он может отгонять им мух.
— Хорош шутки шутить! Тоже мне, выбрал время.
— Слушай, — отвечал Минхо, — на твоём месте я бы тоже мне не поверил. Но представь себе, нашёл. Чертовски мерзкого.
«Точно, такого никогда не случалось раньше», — подумал Томас.
— Значит, нашёл дохлого, да? — повторил Алби.
— Да, Алби, — подтвердил Минхо, в его голосе слышалось уже лёгкое раздражение. — Милях в двух отсюда, недалеко от Обрыва.
Алби бросил взгляд на вход в Лабиринт, потом вновь обернулся к Минхо:
— Ну, ладно... А почему ты не принёс его сюда?
Минхо снова полу-хохотнул, полу-хрюкнул.
— Чувак, что тебе Котелок в соус подмешал? Да ведь эта дрянь весит полтонны, не меньше! К тому же я не прикоснулся бы к нему даже за бесплатный билет отсюда домой.
— Как он выглядел? — продолжал допытываться Алби. — А стальные шипы из него торчали? Он совсем не двигался? А шкура была какая — склизкая или нет?
Томас разрывался от любопытства: стальные шипы? склизкая шкура? что за?.. — но придержал язык, не то вспомнят о его существовании и прогонят, ведь, скорее всего, о таких серьёзных вещах они наверняка предпочитают говорить без свидетелей.
— Остынь чуток, старик, — сказал Минхо. — Можешь пойти сам посмотреть. Как-то оно всё... чуднó.
— Чуднó? — Вид у Алби был ошарашенный.
— Слушай, я устал до потери пульса, голоден, как волк, и пекусь тут с тобой, чувак, на солнце. Если тебе так невтерпёж, то мы можем двинуть туда прямо сейчас — глядишь, и успеем до закрытия Дверей.
Алби посмотрел на часы.
— Утро вечера мудренее.
— Самое умное, что ты сказал за всю неделю. — Минхо отклеился от стены, на которую опирался, хлопнул Алби по плечу и, слегка прихрамывая, побрёл к Берлоге. Казалось, что у него болит всё тело. Напоследок он бросил через плечо: — Надо бы вернуться, но хрен с ним. Пойду лучше, проглочу, что там Котелок навалял.
Томас почувствовал разочарование. Правда, Минхо выглядел так, что не было сомнений: ему просто необходимо поесть и отдохнуть; но Томасу не терпелось узнать побольше.
Но тут к нему обратился Алби, чем застал его врасплох:
— Ну, если только ты что-то знаешь и не говоришь мне, то...
Томасу осточертели постоянные подозрения в том, что ему известно что-то такое-этакое. Да ведь у него отшибло память! Ничего ему не известно! Он посмотрел вожаку прямо в глаза и спросил:
— Почему ты так ко мне относишься?
На лице Алби появилось выражение, в котором смешались и озадаченность, и гнев, и изумление.
— Как отношусь?! Старик, да ты, с тех пор, как выполз из Ящика, так ничему и не научился! Мы тут говорим не об отношениях, всяких там любовях и дружбах, а об элементарном выживании. Брось распускать нюни и начинай пользоваться своими долбаными мозгами, если они у тебя есть!
У Томаса появилось ощущение, что ему залепили оплеуху.
— Но... почему ты всё время обвиняешь меня...
— Да потому, что таких совпадений не бывает, дурья твоя башка! Сначала объявляешься ты, потом, да ещё и на следующий день, — девчонка. Та идиотская записка. Бен хочет тебя загрызть. А теперь ещё и дохлые гриверы! Происходит какая-то фигня, и я не остановлюсь, пока не выясню, что это за фигня!
— Ничего я не знаю, Алби! — Томасу было чрезвычайно приятно вложить в свои слова искренний пыл. — Мне неизвестно даже, где я был три дня назад, не говоря уже о том, что этот Минхо что-то там такое мёртвое нашёл, гривера или как его там! Так что отвяжись!
Алби слегка откинулся назад и несколько секунд отсутствующе смотрел на своего собеседника. Потом произнёс:
— Остынь, Чайник. Ты не младенец, пора начать думать головой. Никого я ни в чём не обвиняю. Но если ты хоть что-то вспомнишь, что-нибудь хоть чуточку покажется знакомым, то сразу же сообщи. Обещай.
«Не раньше, чем сам буду уверен в своих воспоминаниях! — подумал Томас. — И только если сам захочу ими поделиться». А вслух буркнул:
— Ладно, но...
— Обещай!
Томас помолчал. Ему чертовски надоел и сам Алби, и его идиотские подозрения.
— Да ладно, что мне, жалко, — сказал он наконец. — Обещаю.
Услышав, что хотел, Алби повернулся и ушёл, больше не проронив ни слова.
В Жмуриках, на самом краю рощи, Томас нашёл деревцо немного получше других — с пышной, тенистой кроной. Его воротило при мысли о возвращении на Живодёрню к Мяснику Уинстону. И хотя надо было идти на ланч, он не желал никого ни видеть, ни слышать, хотелось только побыть в одиночестве, и как можно дольше. Привалившись к тонкому стволу, он жаждал только одного — свежего ветерка, но тот так и не повеял.
Однако едва лишь он сомкнул веки, как прибежал Чак. Мир и покой приказали долго жить.
— Томас! Томас! — вопил мальчик, размахивая на бегу руками; его лицо пылало от возбуждения.
Томас застонал: больше всего на свете ему сейчас хотелось с полчасика соснуть. Он тёр глаза до тех пор, пока Чак не остановился напротив него, задыхаясь и отдуваясь. Только тогда юноша взглянул вверх:
