Они стояли в обширном дворе, размером в несколько футбольных полей. Двор окружали грандиозные стены, сложенные из серого камня и кое-где покрытые густым плющом. Стены, наверно, были в несколько сот футов высотой. Они образовывали идеальный квадрат, в каждой стороне которого, точно посередине, зиял проём, высотой равнявшийся стенам. За проёмами виднелись какие-то длинные коридоры и переходы.
— Гля на этого салагу, — прохрипел кто-то, Томас не видел, кто. — Ща шею сломает — никак не врубится, куда попал! — Раздались смешки.
— Заткни варежку, Гэлли, — оборвал его другой голос, пояснее и поглубже.
Томас вновь переключил своё внимание на окружающих его чужаков. Должно быть, он выглядел совсем не от мира сего — да он и чувствовал себя так, будто его накачали наркотиками. К нему принюхивался высокий паренёк со светлыми волосами и квадратной челюстью. Лицо незнакомца было непроницаемо. Другой мальчик, маленький и пухлый, нерешительно топтался на месте, глядя на Томаса широко раскрытыми глазами. Массивный мускулистый парень азиатской наружности сложил на груди руки и пытливо, не отрывая глаз, смотрел на Томаса; плотные рукава его рубашки были закатаны, выставляя на всеобщее обозрение выпуклые бицепсы. Темнокожий юноша — тот самый, что сказал Томасу «добро пожаловать», — нахмурился. Остальные просто молча пялились на происходящее.
— Где я? — спросил Томас, удивившись звучанию собственного голоса: ведь он не помнил его, так что слышал себя будто впервые. Отчего-то ему казалось, что голос какой-то не такой — выше, чем Томас ожидал.
— В чёртовой дыре, вот где, — отозвался темнокожий. — Так что расслабься.
— А к кому из Стражей его приставят? — выкрикнул кто-то из толпы.
— Говорю ж тебе, образина, — ответил пронзительный, трескучий голос. — Раз он такой плюк, то быть ему Жижником — на что ещё он годен? — И гоготнул, словно отмочил лучшую шутку в своей жизни.
Опять Томас оказался в тисках мучительного непонимания. Столько странных и непонятных слов! «Шенк», «Страж», «Жижник», «образина»... Они слетали с уст мальчишек так естественно, что он сам удивился, почему это он их не понимает. Словно провал в памяти стёр из мозга и значительную часть языка. Всё это попросту сбивало с толку.
В нём боролись самые разные эмоции: любопытство, недоумение, паника, страх — пронизанные одни общим чувством, чувством полной безнадёжности. Для него мир как будто прекратил существовать; всё, что он помнил, стёрли из памяти, а в освободившуюся пустоту вложили что-то отвратительное. Ему хотелось убежать и спрятаться от этих людей.
Трескучеголосый продолжал разглагольствовать:
— … и это не под силу, ставлю на кон свои потроха!
— Я сказал — заткните варежки! — проорал темнокожий. — Не прекратите орать — следующий перерыв будет сокращён наполовину!
Должно быть, это их вожак, сообразил Томас. Его воротило от того, как на него все глазеют, поэтому он сосредоточился на том, чтобы рассмотреть место, куда его занесло. Место, которое темнокожий назвал Приютом.
Покрытие двора было сложено из огромных каменных блоков, многие из которых растрескались, и в трещинах проросли трава и сорняки. Странное, неряшливого вида деревянное строение в одном из углов квадрата выделялось на сером каменном фоне. Его окружало несколько деревьев, их узловатые корни, как жадные иссохшие руки, впивались в каменный пол. В другом углу двора, по всей видимости, был расположен огород: Томас узнал кукурузу, помидоры и фруктовые деревья.
По другую сторону двора находились деревянные загоны для скота: овец, свиней, коров... Четвёртый угол занимала большая роща; деревья на опушке были, как казалось, больны, а может, и совсем зачахли. Небо над головой — безоблачно-синее, но как Томас ни старался, он не смог найти на нём солнца, хотя день был в разгаре. Длинные тени, отбрасываемые стенами, ничего не говорили ни о времени дня — могло быть как раннее утро, так и вечер перед наступлением сумерек, — ни о сторонах света.
Томас глубоко, ровно задышал, пытаясь таким образом успокоить расшалившиеся нервы. И тогда со всех сторон его бомбардировали запахи: свежевырытой земли, навоза, сосновых иголок, чего-то гнилого, чего-то сладкого... Откуда-то к нему пришло знание, что это запахи фермы.
Томас вновь обернулся к своим новым знакомым. Его терзали вопросы. «Меня захватили в плен», — подумал он. И тут же: «Почему я так подумал? С чего я это взял?!» Он всмотрелся в лица столпившихся вокруг ребят, пытаясь проникнуться их выражением, понять его. Глаза одного из юношей, пылающие ненавистью, приковали к себе его внимание. Парень с чёрными волосами был так взбешён, что Томас не удивился бы, пырни тот его ножом. Когда их взгляды встретились, парень встряхнул головой и отвернулся, а потом направился к блестящему от смазки стальному шесту. Под шестом стояла деревянная скамья, а наверху в недвижном воздухе вяло повис многоцветный флаг. Что это за флаг — было трудно сказать.
Томас ошеломлённо смотрел в спину парню, пока тот не повернулся и не уселся на скамью. Тогда Томас быстро отвёл взгляд.
Внезапно вожак группы — ему было на вид лет семнадцать — сделал шаг вперёд. Одет он был весьма незатейливо: чёрная футболка, джинсы, теннисные туфли, на руке — электронные часы. Томас опять удивился, на этот раз обычности одежды здешних обитателей: ему почему-то казалось, что они должны были носить нечто куда более неприятное, тюремную робу, например. Волосы темнокожего были коротко острижены, лицо чисто выбрито. И если не считать постоянного хмурого прищура, больше в его лице не было ничего угрожающего.
— Долгая песня, шенк, — сказал он. — Постепенно всё сам поймёшь. Завтра я поведу тебя на прогулку. А до тех пор... смотри, ничего не сломай. — Он протянул руку: — Меня зовут Алби. — Он ждал, явно желая обменяться рукопожатием.
Но Томас не оправдал его ожиданий. Какой-то инстинкт овладел всеми его действиями и заставил без единого слова отвернуться от Алби и направиться к ближайшему дереву. Там Томас опустился на землю и прислонился спиной к шершавой коре. Снова его охватывала паника, страх становился почти невыносим. Но он глубоко вдохнул и постарался взять себя в руки. «Успокойся, — мысленно приказал он себе. — Ты ничего не добьёшься, если будешь так трусить».
— Так давай! — потребовал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Спой мне долгую песню!
Алби окинул взглядом своих товарищей и закатил глаза. Томасу ничего не оставалось, как опять начать разглядывать толпу подростков. Его первоначальные прикидки были верны — их было человек пятьдесят-шестьдесят, разного возраста — от четырнадцати-пятнадцати лет до почти взрослых молодых людей, таких, как Алби. И в этот момент Томас с замиранием сердца сообразил, что не знает, сколько лет ему самому. Совсем пропащий — даже собственного возраста не помнит!
— Нет, серьёзно, — сказал он, прекращая попытки казаться храбрецом, — где я?
Алби подошёл к нему и сел напротив, скрестив ноги. Остальные мальчишки последовали за ним и столпились позади своего вожака, вытягивая шеи и расталкивая друг друга, чтобы получше видеть.
