Я взялась рукой за живот, меня тошнило. Я впала в ступор. О
Господи, я впала в ступор! Я расслабилась и стала легкомысленной, потому что
смертный приговор с меня сняли. Но опасность-то всегда остается, потому что
профессия у меня такая.
Кистен шагнул ко мне, вокруг черных зрачков едва намечались
синие радужки.
– Я тебя просил оставаться в машине, – сказал он. Когда
он взял меня за локоть и повел к «корвету», я вся напряглась, но молча пошла.
Он на меня не злился, и мне не хотелось привлекать его
внимание к бьющемуся сердцу и не унимающемуся страху. Но покалывающее
предчувствие заставило меня остановиться. Выдернув руку у Кистена, я
повернулась, глядя вокруг круглыми глазами.
У фонаря раненый колдун приоткрыл веки; лицо у него искажено
было болью.
– Ты проиграла, сука, – сказал он и прошептал странное
слово на латыни.
– Берегись! – крикнула я, отталкивая Кистена прочь.
Он отпрыгнул, с вампирской грацией восстановив равновесие, а
я поскользнулась и шлепнулась. Все во мне содрогнулось от дикого крика. С
заходящимся сердцем я с трудом поднялась па ноги и первым делом глянула на
Кистена. Вампир был в порядке. Орал колдун.
Я в ужасе зажала рукой рот, глядя, как объятое безвременьем
тело корчится на заснеженном тротуаре. Страх стал еще сильней, когда летящий во
все стороны снег окрасился красным. Кровь сочилась у него из пор.
– Господи Боже, – прошептала я.
Он кричал не переставая, жуткие звуки будили во мне
первобытный ужас. Кистен подбежал к нему, я не могла его остановить – колдун
истекал кровью, крича от страха и боли. Он давил на все инстинкты, которые
только были у вампира. Я отвернулась, оперлась дрожащей рукой на теплый капот
рокочущего «корвета». Вот-вот сблюю. Точно знаю.
Голова у меня вскинулась, когда крики оборвались влажным
хрустом. Кистен поднимался с четверенек, лицо было жуткое, злобное. Опять
залаяла собака, оглашая промерзшую ночь звуками тревоги. Из вялой руки колдуна
выкатилась пара кубиков, Кистен их подобрал.
В голове у меня стало пусто. Кистен вдруг оказался рядом со
мной, за плечо подталкивая в машину. Я не стала сопротивляться, обрадованная,
что он не поддался вампирским инстинктам, и не понимающая, почему не поддался.
Как бы то ни было, вампирская аура с него полностью спала, глаза стали
нормальные, а реакция только чуточку ускорена.
– Он не мертв, – сказал вампир, подавая мне кости. –
Они все живы. Я никого не убил, Рэйчел.
Я подумала, какая ему разница, что я думаю? Я до боли сжала
пластиковые кубики в ладони.
– Пистолет подбери, – прошептала я. – На нем мои
отпечатки. Не подав виду, что меня слышал, он подоткнул мое пальто и захлопнул
дверь.
Острый запах крови заставил меня глянуть вниз, я раскрыла
руку. Кубики были липкие от крови. Живот скрутило, я закрыла рот замерзшим
кулаком. Это была та пара, которой я играла в казино. Все вокруг видели, как я
их целовала; он пытался ими воспользоваться в качестве фокуса. Только я с ними
связь не установила – и черные чары обратились на их создателя.
Я смотрела в окно, стараясь дышать ровно. Это я должна была
там лежать, разметав руки и ноги в кровавой снежной каше. Саладан припас меня
как темную карту в колоде и приготовился разыграть, чтобы вернуть перевес на
свою сторону. А я стояла столбом, настолько растерявшаяся от шока и отсутствия
амулетов, что даже круг защитный не поставила.
Свет на миг вспыхнул ярче: это Кистен шагнул под фары,
наклонился и поднял пистолет. Вампир встретился глазами с моими – усталыми и
измученными, – но тут тихое движение за спиной заставило его развернуться.
Кто-то пытался сбежать.
Я застонала чуть слышно, когда Кистен в несколько
невероятных прыжков догнал бегущего и поднял за грудки в воздух. Колдун
заскулил; мольба о пощаде проникала мне прямо в мозг. Я твердила себе, что
жалеть его глупо, что они куда хуже хотели обойтись со мной и Кистеном. Но
Кистен всего лишь с ним заговорил – зашептал в ухо, касаясь лицом.
А потом театрально швырнул на капот «кадиллака» и вытер пистолет
подолом его же плаща. После чего бросил пистолет и ушел.
Сгорбившись от жуткой смеси злости и тревоги, Кистен дошел
до машины. Я не заговорила с ним, когда он сел на сиденье и включил дворники.
Тоже молча, он принялся маневрировать, выводя машину из ловушки, образованной
двумя перегородившими дорогу автомобилями.
Я держалась за дверную ручку, ни слова не говоря, пока он
сдавал назад, выкручивал руль и снова пробирался вперед. Наконец мы оказались
на свободе, и Кистен дал по газам. У меня глаза округлились, когда на льду нас
занесло влево, но шины нащупали покрытие и мы пошли вперед. Выезжали мы в ту же
сторону, откуда приехали, под плавный звук набирающего обороты двигателя.
Кистен вел машину, двигаясь слишком быстро и резко; я
молчала. Огни вспыхивали впереди, пробегали по лицу вампира, осунувшемуся от
тревоги. У меня в груди лежал ком и в спине кололо. Он знал, что я пытаюсь
понять, как мне на все это реагировать.
Смотреть на него было захватывающе и одновременно жутко.
Жизнь с Айви приучила меня, что вампиры изменчивы будто серийные убийцы –
только что милые и забавные, а минуту спустя – агрессивные и опасные. Я это
знала умом, но видеть наяву все равно было страшно.
С трудом сглотнув слюну, я глянула на себя и обнаружила, что
сижу сжавшись как накачавшийся бурундук. Я заставила себя расцепить руки и
расправить плечи. Недоуменно глядя на окровавленные кубики в своей ладони, я
услышала шепот Кистена:
– Я бы не взял тебя с собой, Рэйчел. Я не знал!
Дворники мерно шаркали по стеклу. Наверное, надо было мне остаться в машине.
В голосе слышались виноватые нотки. Опустив глаза, чтобы не
встретиться с ним взглядом, я открыла бардачок и нашла какой-то клочок тряпки.
Трясущимися пальцами я вытерла кости и, поколебавшись секунду, бросила их в
сумочку.
Порывшись еще, я отыскала влажные салфетки. Первую я без
особой радости подала Кистену, второй вытерла руки сама. Кистен с легкостью вел
машину по заснеженным, полным транспорта улицам, и одновременно тщательно
вытирал у себя под ногтями. Закончив, он протянул руку за моей использованной
салфеткой, я отдала. На моем сиденье сзади была подвешена маленькая корзинка
для мусора, и он без труда потянулся и забросил в нее обе салфетки. Руки у него
были тверды, как у хирурга. Я сжала пальцы в кулаки, скрывая дрожь.
Кистен сел поудобнее – я почти видела, как он усилием воли
избавляется от напряжения. Мы проехали половину Низин, перед нами ярко горели
огни Цинциннати.
– Хрусть, хрясь, шмяк! – сказал он, улыбнувшись.
– Прошу прощения? – изумилась я. Он улыбнулся еще, чуть
виновато, не разжимая губ.
– Хрусть, хрясь, шмяк, – повторил он. – Как хлопья
кукурузные в тарелке. С таким звуком они разлетались.
