Длинный список всевозможных прегрешений Освальд опустил, пропустил также и первые имена, не встречая знакомых. А потом замер, пораженный.
«Принять меры по розыску бывшего ландграфа Гастона де Брие, государственного преступника (приметы). Принять меры по розыску девицы Агнессы де Брие, государственной преступницы (приметы).
Разыскать и уничтожить на месте ввиду особой опасности для задержания: лучника и приближенное лицо Гастона де Брие некоего Хорсу (приметы). Также участвовавшего в заговоре де Брие вольного охотника за головами Освальда по прозвищу Преследователь либо Странник (приметы)».
Дальше он не читал. Доковыляв обратно в гостиницу, собрав вещи и заплатив хозяину, Освальд спустился в конюшню, собираясь седлать Серого. В это время его окликнули сзади.
…Когда люди из городского совета пришли в гостиницу, они не нашли Освальда, охотника из Старой Школы. Хозяин, за которого фигуры в темных закрытых балахонах и шляпах с широкими полями взялись сразу и основательно, сказал правду. Ему не поверили и спросили еще раз, настойчивее. Шамкая через разбитые зубы с губами, толстяк катался по полу, цеплялся за сапоги следователей, пачкал их кровью и плачущим голосом повторял, что охотник уехал еще утром, и он ничего не скрывает.
Широкополые шляпы сошлись голова к голове, тихо пошептались, дали отмашку начинающим скучать дюжим стражникам. Те разом обрадовались, предвкушая обыск и его последствия для собственных карманов и кошельков. За дело парни в красно-черных накидках поверх кафтанов взялись дотошно, не пропуская ничего. С треском и рвением разобрали по доскам полы в тех местах, где сумели простучать пустоты. Нашли много интересного, в том числе и запрещенного, но охотника там не было. Под шляпами начали ворчать, разглядывая на свет цветные похабные гравюры с изображением святого отца-причетника, прислуживающего бесам, голых грудастых ведьм, завлекающе и бесстыдно изгибающихся перед паладинами ордена Восставших учеников святого Мученика и прочее непотребство. Листы с запрещенными картинками изъяли и отправили в канцелярию при местной Огненной палате. Через сутки безуспешных поисков следователи пошли сдаваться на милость начальства, и своего, и приезжего, начавшего устанавливать бретоньерские порядки в городе.
А Освальд тем временем смотрел в небо, думая о людях, так и не ставших его друзьями, и в очередной раз кляня себя за неправильно принятое решение. Под ним, плавно потряхивая на редких выбоинах, ехала добротная телега дождавшегося наконец-то барыша торговца, увозившего его в сторону Карвашских гор. А над горами, там, где стояли пограничные посты, поднимались в голубое и неожиданно чистое небо жирные прямые столбы дыма. Сестра Волков, показавшая ему будущее, была права. Огонь, сталь, кровь и боль вновь возвращались. Только Освальд, охваченный жаром после прогулки под дождем, всего этого не ощутил.
Больше месяца, то валяясь колодой, то вертясь волчком на промокавших насквозь простынях, охотник умирал. Потом воскресал, чтобы к вечеру снова провалиться в пустое и черное небытие, в котором оставался наедине со своими страшнейшими врагами. Одиночеством и самим собой.
Выпал первый снег, хрустящий, как сладкое, приготовленное в масле и посыпанное мелким молотым сахаром печенье. Купчик, привезший его к себе, рассказал все, что знал. Но Освальд уже знал, что произошло. Он видел это во время своих странных и тянущих из жизни снов в пустой черноте.
Outro
Война входила в бытие каждого человека грубо и нагло, как разбойник врывается в беззащитный дом. Безжалостная, беспощадная и ненасытная, требовавшая все больше и больше людей, сгорающих в горниле ее громадной топки. Лютый страх проникал в сердца тех, до кого она еще не добралась и кто ждал ее в испуге и безнадеге. На дорогах росли, как грибы после дождя, колонны беженцев. Города запирали перед ними ворота, боясь впустить лишние рты, армейские подразделения гнали их в тылы, пропуская вместе со стариками, женщинами и детьми и шпионов, лазутчиков, мародеров, трепавших потом их сзади.
Этой осенью вдруг заполыхала восточная часть Вольных городов. А по соседству, еле выдержав натиск нежданных степняков, трещали по швам объединенное королевство Древальт, Речное графство, Валлия и Грац. Магистратура Тотемонда огребала барыши на поставках оружия и захвате близлежащих земель. В союзе с кочевыми племенами пробовал захватить ее самозваный правитель северного имперского номеда – архонт Лигоон. Но ушел не солоно хлебавши, лишь обломав зубы на хребтах наемной бронированной пехоты. Бретоньер опять потерял недавно присоединенный Лиможан. Трещало и ломалось все, что устоялось с момента последнего набега степняков. Пожар, начавшийся на востоке, смог перекинуться на леса и на долины с горами, не жалея ничего на своем пути.
Вместе со всеми остальными бежал на северо-запад Эрнст Годзерек, бывший хозяин «Гостеприимного приюта». Староста деревни в Приречье так и не ушел в леса и попал прямо под копыта разведывательного батальона южан, умудрившегося добраться до этой глуши. Хорса, так и не пойманный, партизанил по всем западным лесам. Префект Тотемонда Антоний Кадавер сидел на им самим устроенном обеде с командирами наемной пехоты, когда поперхнулся косточкой от компота, попавшей в дыхательные пути, и скоропостижно скончался. Агнесс де Брие пропала, так и не найденная шпиками, но сметенная порывами военного смерча.
Освальд смотрел на морозное зимнее небо, закутавшись в жаркий овчинный тулуп. Ждать весны не хотелось, надо было двигаться дальше, но лекарка Параскева не разрешала. Охотник все еще был слаб, силы не восстановились до конца. Он умудрился вновь пойти так, как вилась дорога судьбы, и упустил возможность изменить саму жизнь. Жалеть себя и оставаться нахлебником на шее семьи купца, за которого ему довелось вступиться в драке, не было возможности. Впереди лежало то же, что и всегда, но сейчас появилась надежда. Освальд усмехнулся, подумав о том, что, быть может, за поворотом засыпанной снегом дороги кто-то его ждет.
Год 1405-й от смерти Мученика,
перевал Лугоши, граница
Вилленгена и Хайдар
Голос рассказчика стал тише. Слушатели сидели, перешептываясь, допивая и доедая. Ночь за окном рвалась и металась, злая от так и не принесенной человеческой жертвы. Спать не хотелось, люди радовались себе живым, тем, кто сидит рядом. Корчмарь радовался по другой причине, но даже не улыбался.
Бродяга потянулся, помассировал ногу. Лица людей так и не отвернулись от него, и он кивнул мальчишке с гитарой. Тот взял свой разлохмаченный фетровый картуз, пошел к ближайшему столу. Медь, немного серебра, редкие, от мага, моряка и, как ни странно, блудной девки золотые звонко ударяли друг о друга.
Рассказчик благодарил, кивал головой, без подобострастия, вежливо, что так не вязалось с его старой одеждой и седоватой щетиной. Мальчишка ссыпал деньги в старый поясной кошель и отправился к барной стойке. Бродяга одобрительно кивнул, повернувшись к магу:
– Хотели узнать, что знаю про хинну, милостивый господин маг? Извольте… Но все ж не с них сразу речь поведу.
