Банников (по приказу Харунова) купил ее этим полетом к сыну – за американскую визу и возможность увидеть своего Ваню она была готова теперь изображать невесту Банникова и напоказ, для Глена и Сементы Стилшоу, и по ночам, в мастер-бэдрум – хозяйской спальне на втором этаже, которую занял Банников.
С этим я, к сожалению, ничего не мог поделать. Открывать Рыжему (а следовательно, и Харунову) свои отношения с Полиной означало поставить под удар всю операцию – этот Харунов не так прост, чтобы не учитывать возможность нашего с Полиной сговора по ходу всей этой истории. Он, я думаю, даже приказал Банникову спать с Полиной, чтобы исключить такой сговор. А во-вторых, Полина и Банников должны были выглядеть настоящими женихом и невестой в полном современном смысле этого слова. На это и был основной расчет – мужчины, как известно, больше всего заводятся как раз на чужое добро…
Короче, в день их прилета я переселился в подвал, точнее – в бэйсмент. И хотя здесь можно было включать музыку или до одури смотреть телевизор, должен признаться, что выдержать это испытание оказалось куда труднее, чем я предполагал. Причем днем, внутри дома, Банников обращался с Полиной с явным и даже демонстративным садизмом: «Ну, ты, каланча! Где мой завтрак?! Эй, циркуль, выключи эту кофемолку на хрен!» – словно мстил ей за то, что когда-то она зачала ребенка не от него, а от Кожлаева. У многих людей, знаете, вывернутая психика…
После завтрака – часов в двенадцать – Банников хозяйски садился в мою машину и уезжал на пляж Саус-Бич, на модную Линкольн-роуд – эдакий майамский Бродвей, а то и на острова Кий-Веста, знаменитые со времен Хемингуэя. Там, в экзотических кубинских и тайских ресторанах, он завтракал и обедал, на съемных яхтах уходил в море и летал на планере над Кий-Вестом. За деньги в Америке действительно можно даже из водопроводного крана пить газированную воду.
Возвращался он далеко за полночь и, как я понимаю, из самых крутых ночных клубов на Саус-Бич. Не знаю, почему он не брал там проституток и не истощал себя с ними в каком-нибудь отеле – может, от скупости, а может, из боязни подхватить здесь СПИД. Но факт есть факт: он приезжал, взвинченный и возбужденный до предела, бегом поднимался из гаража в спальню и, даже не приняв душ, набрасывался на Полину с силой и мощью недогулявшего быка.
Даже сквозь потолки первого этажа и своего бэйсмента я слышал остервенелый скрип их кровати и мощные, хлесткие, все учащающиеся удары тела Полины о стены…
Это Банников компенсировал сам себе выхолощенность своей спермы.
А затем долго, очень долго шумели там душ и вода в биде…
Да, оказалось, что замечательные американские дома с их комфортом, каминами, синтетическими ковровыми полами, системами общего кондиционирования, антипожарными дымоуловителями, биде и прочими достижениями этой последней стадии цивилизации – просто спичечные коробки, построенные не из кирпича и дерева, а из прессованной стружки и пенопласта. Звукопроводность такая, что мне просто некуда было деться от этих звуков, как ни глушил я их коньяком и Пуччини.
«Черт возьми, – мысленно орал я себе, кусая кулаки и принуждая себя к терпению, – а в чем, собственно, дело? Разве она не спала с ним раньше, до тебя? И разве она не спала с сотней других – тем же певцом молодежных хитов Надиром Залоевым или с каким-то козлом, который возил ее в Ниццу? А с Кожлаевым она не спала?»
Но по утрам, когда Полина спускалась на кухню и смотрела на меня своими изумленно-вопрошающими глазами, я чувствовал, что лучше бы мне провалиться сквозь пол и даже сквозь землю.
На третий день утром Полина, спустившись вниз, спросила:
– Когда я увижу ребенка?
Я вздохнул:
– Я уже говорил. Они уехали на Рождество в Бразилию. С родителями Сементы. Извини, этого я не мог предусмотреть…
Она не ответила, она вообще не разговаривала со мной с момента приезда, в ее глазах я стал теперь никем и ничем, мелкой «шестеркой» рыжего Банникова.
Но я действительно не мог предусмотреть, что рано утром 22 декабря, накануне Рождества, Семента и Глен вынесут из дома своего Ива, складную детскую коляску и два чемодана, погрузят их в «лексус» и…
Стремительно натянув на себя спортивные трусы и майку, я выскочил тогда якобы на утреннюю пробежку и, как бы на бегу, махнул им рукой:
– Эй, куда вы?
Глен – тоже на ходу – опустил стекло своей машины:
– Привет! Мы в Рио на праздники. Marry X-mas to you!
– И вам счастливого Рождества! – крикнул я с поддельным энтузиазмом.
И теперь приходилось просто ждать возвращения семейства Стилшоу из Рио-де-Жанейро.
Конечно, когда Банникова не было, я пытался как-то объясниться с Полиной, сказать ей, что иного пути просто нет, что это не только ее жертва, но и моя – ради нее и ее ребенка!
Но при первых же моих словах она молча вставала и презрительно уходила наверх, запиралась в этой проклятой мастер-бэдрум.
Женщины, блин! Они начисто лишены самой элементарной логики.
Однако и оставлять ее неготовой к встрече с Ивом было тоже нельзя.
Первого января, накануне возвращения Стилшоу, я за завтраком все-таки сказал:
– Полина, у мальчика паралич.
Она в недоумении подняла глаза от своей тарелки:
– У какого маль… – и пресеклась, догадавшись. – Что?
– Я должен тебе это сказать.
В ужасе она закрыла руками безмолвно кричавший рот.
После полудня из глубины 45-й линии возник кремовый «лексус». Он миновал несколько елок, выброшенных из домов еще два дня назад, сразу после Рождества, – теперь, в связи с победоносным разгромом талибов, Америка слегка пришла в себя, в небе снова появились самолеты, и некоторое количество хозяев сэндвиллских домов прилетели во Флориду на рождественские каникулы, украсили свои дворы иллюминацией, елками, искусственным снегом, оленями с Санта-Клаусом и библейскими многофигурными композициями. Но сразу после Рождества елки здесь выбрасывают, не дожидаясь даже Нового года, который тут и не праздник вовсе, а так, выходной день…
Миновав эти елки на мостовой (у мусорщиков тоже выходной, елки уберут только завтра), «лексус» подкатил к дому № 4531 и через открывшиеся ворота въехал во двор.
Полина стояла у окна нашей гостиной, чуть сдвинув тюлевую гардину.
Я на всякий случай дежурил рядом.
Но когда Семента извлекла из «лексуса» Ива с его безжизненно висящими ножками и понесла его в дом, Поля не вскрикнула, не ударилась головой об окно, а тихо опустилась на пол и, закрыв руками лицо, зашаталась из стороны в сторону, говоря негромко, в ужасе:
– Они пропустили… Они пропустили…
– Что они пропустили, Поля?
Она подняла мертвые блуждающие глаза:
– Боже мой!..
– Что «Боже мой»? Что они пропустили?
