Публика почему-то зааплодировала, а Кимберли, идя со мной к нашей левой балюстраде, говорила на ходу:
– Ты знаешь хохма? «Хохма», правильно? A joke.
– Хохму… – подсказал я. – Ты знаешь хохму.
– О'кей, хох-му, – повторила она. – Когда два эмигранта построили этот «Романов», пришел инспектор из IRS и попросил финансовые документы строительства. И что ты думаешь? У них не было ни одного чека на покупку всех этих люстр, мрамора и вообще даже кирпичей и балок. Построить это здание им обошлось не меньше миллиона баксов, но они за все платили кэш, наличными. Представляешь? Стоп! – Она вдруг замерла, ухватив меня за руку и глядя на правую балюстраду зала. – Нет… Это невозможно…
Я проследил за ее взглядом.
Там, у правой стены зала, за столиком, на который смотрела Кимберли, сидела тихая компания из двух мужчин и двух женщин – правда, несколько отличная от расфранченной брайтоновской публики. Судя по их замкнутым лицам, это были русские туристы…
Но Кимберли!
Ее лицо остервенело, ноздри затрепетали гневом, она рванула с места и с неожиданной в женщине широтой шага стремительно понеслась к нашему столику. Здесь она молча взяла со спинки стула свою сумочку, достала из нее мобильный телефон, быстро набрала какой-то номер и, резко откинув за спину волосы, приложила трубку к уху.
– Куда ты звонишь?
Она не ответила. Не спуская глаз со столика у правой стены, она сказала в трубку твердым, жестким, официальным тоном:
– Добрый вечер, лейтенант. Это говорит специальный агент ЦРУ Кимберли Спаркс. Я звоню из русского клуба «Романов» на Кони-Айленд-авеню. Пришлите сюда людей проверить документы у одной суки. Она сидела в русской тюрьме – как она могла попасть в США?.. О'кей, я жду в ресторане. Левая сторона, третий столик от входа.
Я поморщился:
– Что ты затеваешь?
– Ты можешь себе представить?! – Кимберли по-прежнему не отрывала взгляда от столика на противоположной стороне зала. – Ее кличка Лошадь, она кобел и стукачка! Я сидела с ней в камере в Тамбовской пересылке. Ты не представляешь, что она там делала! Смотри! – И Кимберли оттянула правый рукав своего платья, заголяя плечо с двумя глубокими шрамами. – Видишь? Я не могу носить открытые платья – это она меня грызла, зубами, до кости! Ты не представляешь, какая в ней сила! Я еле отбилась…
Я еще раз посмотрел на тот столик.
Одна из женщин была действительно похожа на лошадь – наши зеки умеют давать точные кликухи. На вид ей было не больше сорока – высокая крашеная блондинка в глухом, закрытом серо-жемчужном платье, с широкими худыми плечами, узким лобиком, крупным носом и тяжелой нижней челюстью. Рядом с ней сидели тоже не ангелы – смуглая и вертлявая, как обезьянка, молодка с большими накладными ресницами и ярко накрашенными губами, и два быка, не то солнцевских, не то люберецких – плечистых, с короткими шеями и короткими стрижками под американских десантников. То есть это были наши типичные братки, приехавшие в Америку не то на гастроли, не то оттянуться после очередной отсидки.
Тут в двери зала появился черный офицер полиции, эдакий сорокалетний увалень весом килограмм под сто сорок, увешанный портупеями с кобурой, радиотелефоном, наручниками и еще какими-то цацками. Оглядев зал, он неспешной походкой прямиком подошел к нашему столику и сказал Кимберли:
– Это вы мне звонили? Вы Кимберли Спаркс?
– Да, лейтенант. Я хочу, чтобы вы проверили документы вон у той компании. Это русские преступники…
– Можно мне посмотреть ваши документы, мэм?
– Я сейчас не на службе, лейтенант. Я не ношу документы в ресторан, – несколько нервно ответила Кимберли. – Но я хочу, чтобы вы проверили…
– Мэм, – усмехнувшись, перебил ее полицейский, – я проверил ваше имя в ЦРУ. Вы уже две недели как уволены.
– Это не имеет значения, лейтенант! – вскипела Кимберли, краснея так, что даже ее шея стала красной от бешенства. – Я говорю вам: проверьте их документы!
– Это мой участок, а не ваш, мэм! – с явной издевкой усмехнулся полицейский. – И у меня нет никаких причин портить людям вечер в ресторане. Гуд бай, мэм! И не вздумай звонить мне еще раз… – Он повернулся и той же неспешной походкой самодовольного павиана двинулся к выходу.
– Минуту, лейтенант! – сказала ему в спину Кимберли и встала.
Он, демонстративно игнорируя этот оклик, шел дальше.
– Лейтенант! – крикнула Кимберли так, что к нам повернулся весь зал.
Повернулся и притих.
Лейтенант принужденно оглянулся.
Я впервые в жизни присутствовал при дуэли белого офицера американских силовых структур с черным, и мне было интересно, чем это кончится.
– Тебе нужна причина, чтобы проверить их документы? – спросила Кимберли у лейтенанта.
Он молчал, насмешливо глядя на нее.
– О'кей! Сейчас ты получишь причину… – И Кимберли через весь зал решительно направилась к столику своей Лошади.
Я понял, что если я не вмешаюсь, то сейчас произойдет нечто ужасное, и бросился за ней:
– Постой!
– Fuck off! – отмахнулась она.
– Но подожди!.. Что ты соби…
– Отъебис! – вдруг громко сказала она по-русски и с нашим, российским остервенением в голосе. А затем по-английски: – Это моя страна!
И, оттолкнув меня, шагнула к столику братков, сказала громко, по-русски:
– Привет, Лошадь!
Лошадь сидела, побледнев и выпрямив спину.
– Ты не узнаешь меня, курва? – усмехнулась Кимберли. – А Тамбов пересылка помнишь? – От внутреннего напряжения она переводила себя с английского дословно, в именительном падеже.
Лошадь искоса глянула на братков, и те стали медленно подниматься – они, я понял, были ее телохранители.
Я ринулся к этому столику.
Но Кимберли опередила и меня, и братков, и вышибал ресторана, которые уже спешили сюда, к месту события. Откинув сначала голову со своей рыжей копной, она затем вся качнулась вперед и смачно плюнула Лошади в лицо.
Дальнейшее трудно излагать последовательно, поскольку все происходило одновременно: братки кинулись на Кимберли – я влетел между ними – Кимберли ногой врезала одному из них в пах так, что он скорчился, – вышибалы навалились на Кимберли – второй браток кастетом угодил мне в бровь – черный полицейский лейтенант шел к нам через зал, на ходу вызывая по «воки-токи» подмогу, – Кимберли, взбрыкнув в руках вышибал, ногами опрокинула на Лошадь стол с бутылками и едой – «мартышка»-лесбиянка визжала – я локтем разбил нос братку с кастетом – пять полицейских ворвались в зал и с ходу завернули руки за спину мне, Кимберли и браткам и защелкнули на них наручники – и только Лошадь, бледная как мел, сидела на стуле, не двигаясь и не сбрасывая с колен и груди ни салат оливье, ни селедку под шубой.
