Короче – нет, не ездите в Венгрию еще лет сорок, а если уж придется, я, так и быть, скажу вам, где в Будапеште уже избавились от совково-цыганско-венгерского мухлежа: на Крытом рынке. Говорят, что это любимое место Маргарет Тэтчер, что, когда ей приходится бывать в Будапеште, она проводит здесь все свободное время. И я могу ее понять – ведь это воистину храм, двухэтажный храм фруктов, овощей, выпечки, колбас, пива и волшебного натурального кофе всего по 50 центов за чашку. Так что если вы уж влипли, то есть, простите, попали в Будапешт, плюньте на все экскурсии, не ходите ни по гористой Буде, ни по Пешту, а просто поселитесь на Крытом рынке, ешьте тут малину, клубнику, черешню, помидоры, арбузы, выпечку и колбасы, пейте пиво, вино, кофе и токай, а наевшись всласть – дуйте прямиком на вокзал. Но и заняв в поезде купе, убедитесь, что кондуктор включил в вагоне кондиционер, иначе эти венгерские кондукторы с их классовым сознанием угнетаемого пролетариата на прощание еще и изжарят вас духотой – просто так, в силу своей совковой «любви» к пассажирам первого класса…
Уезжая из Будапешта с пустыми руками, я удивлялся не столько этим туристическим открытиям, сколько самому себе – уж если Харунов и K° прибили в Австрии атлета Капельникова так, что он чудом выжил, то что они сделали с менеджером фирмы «Бударос» Кирой Рогачевой, которая тоже сидела на Кипре в кожлаевском оффшоре, – этого не знает и, конечно, никогда не узнает никто. И уж тем паче венгерская полиция. Потому что эта Кира Рогачева, выйдя вечером 22 марта из своей квартиры на роскошной Andrassy, 14, просто бесследно исчезла, испарилась и растворилась в воздухе красавца Будапешта…
* * *
Честно говоря, в Прагу я поехал из чистого упрямства своего битюговского характера. Если Харунов практически убил Капельникова в Вене и аннигилировал Рогачеву в Будапеште, то надеяться найти в Праге живым третьего «киприота» – Ивана Аркадьевича Пачевского – было просто нелепо.
Но Прага – чудесна! В этом слове не только восторги по поводу Карлова моста, Златой улочки и прочих пражских красот, но – и в первую очередь – зависть к дивной способности чехов обращать даже имперскую помпезность холодной германской готики в декоративно-уютную чешскую обжитость. Чехи, конечно, просто притворялись покоренными, когда у них была немецкая оккупация, советская власть и строительство социализма, – мастерски притворялись: сохраняя маленькие семейные рестораны и фермочки и почти не сажая своих диссидентов. А уж если кого посадили, то – единственные в бывшем советском блоке – сразу после распада Варшавского пакта выбрали президентом именно его, а не какого-нибудь бывшего коммунистического секретаря. Такое впечатление, что однажды утром Прага просто смыла социализм, как грим, или сбросила паранджу совковости, как солдаты, вернувшись когда-то из армии, сбрасывают гимнастерку и назавтра забывают, что были в этой армии два года.
Чехи, я думаю, притворно играли в социализм, а вот венгры жили им. Правда, гуляшным…
И скорее всего у них, у чехов, есть некий исторический иммунитет цивилизации к нашествию любых варваров, не, зря же каменная церковь Святой Марии в Прага-граде была построена еще в 800 году – за сто с лишним лет до появления христианства в Киеве. То есть в Чехии уже были христианская цивилизация, градостроительство, письменность, деньги и законы – в то время, когда в наших лесах и степях булгары еще сражались с половцами, древляне жили в землянках, а буртасы ели журавлей, коренья и блох…
Советское нашествие на Чехию оставило после себя только нищих уличных русских музыкантов, увечных попрошаек и украинских зазывал на топлесс-шоу.
А еще одним чудом Праги можно считать третьего кожлаевского «киприота» – Ивана Аркадьевича Пачевского, биржевого трейдера фирмы «Прагарос». Он оказался не просто живым и невредимым, но и в прекрасном расположении духа – эдакий молодой жизнелюбивый «Карлсон, который живет на крыше». Правда, несколько нетрадиционной ориентации.
– Ну наконец-то! – сказал он по телефону высоким голоском активного педика. – Слушайте, я вас давно жду!
– Кого вы ждете? – изумился я.
– Ну как же! Вы же из ФСБ, правда?
– Ну-у… – замялся я. – Почему вы так думаете?
– Бросьте! А то я не знаю! Где, вы сказали, вы хотите встретиться?
– Я еще ничего не сказал. – Я стоял в вестибюле отеля «Прага». – Но можно в моей гостинице.
– Отпадает! – заявил он категорически. – Вы не знаете Прагу, вы наш гость, и я приглашаю вас на ленч. Югославский ресторан «Кого» на Пшикопе. Это улица так называется – «На Пшикопе». Запомните?
И вот он идет ко мне меж столиков в сопровождении официанта – толстенький маленький брюнет, похожий на молодого Леонова или юного Табакова, но с виляющей поступью гомика.
– Здравствуйте! Вы уже сделали заказ? Нет? Правильно! Сейчас я все закажу. Что вы любите – рыбу? Мясо? Птицу?
– Ну-у, не знаю…
– Хорошо, тогда я заказываю по своему вкусу. – Он повернулся к официанту и застрекотал по-чешски с такой скоростью, что даже мой славянский слух не мог вычленить ни одного знакомого слова. А закончив с заказом, повернулся ко мне: – Значит, так! Для начала нам дадут пару тарелочек с копченой колбасой «суджука», мясом «печеница», это вроде бастурмы, а также мягкие намазки «каймак» – то есть очень острый «урнебес» на кукурузном хлебе «проя». Еще там будет «пита» – между двумя слоями листового теста будет шпинат, маринованная паприка и сыр «травничка» по названию города Травник. Не сомневайтесь, это так вкусно – пальчики оближете!
Я и не сомневался: название каждого блюда он произносил с таким плотоядным смаком, что у меня сразу началось бурное выделение желудочного сока.
– А пить мы будем «Вранац», – продолжал он. – Это прекрасное черногорское вино, оно есть только здесь и еще в нескольких ресторанах Европы, и все. Ну и, конечно, в Черногории. А потом нам дадут котлеты «караджорджевич», то есть мясо, фаршированное ветчиной и сыром, «ражничи» – это такие сплющенные сербские шашлычки, и «плескавицу» – маленькие плоские гамбургеры с балканским сыром. А на закуску будет «баклава», то есть пахлава, и сливовица от шефа этого ресторана. Да, и совсем забыл! Это вам! – И на белоснежную скатерть нашего столика Пачевский положил черный квадратик компьютерной дискетки.
– Что это? – удивился я.
– Ну как же! – сказал он. – Это «флоппи», дискетка со всеми трансакциями оффшорного кипрского банка. Ведь вы за этим приехали, верно?
– Н-да… Но не только…
– А зачем еще? – живо глянул он на меня своими блестящими темными глазками.
– Вы знаете, что случилось с Капельниковым и Рогачевой?
– Ужас! – тут же отозвался он. И повторил: – Ужас! Я же говорил Кожлаеву: не лезьте в этот Повольск, не связывайтесь с чеченцами! А он…
– А что он?
Но Пачевский не успел ответить: официант принес высокую темную бутылку вина, предъявил нам ее этикетку. Пачевский одобрительно кивнул, официант поставил бутылку на стол, открыл ее и налил на дно бокала Пачевского буквально глоток темно-красного, как сок граната, вина. Пачевский церемонно взял бокал за тонкую ножку, поднес к носу, понюхал вино, потом чуть взболтал его по стенкам бокала, посмотрел на просвет, пригубил, подержал глоток во рту, сглотнул и облизнул губы кончиком языка. При этом у него на лице было такое сосредоточенное выражение гурмана, что сразу становилось ясно, насколько он, словно истинный Карлсон, любит жизнь со всеми ее кулинарными и плотскими удовольствиями.
