– Не хвылыся. Можэ, я скоро вернусь…
«Лучше останься», – хотел предложить я, но в это время у Кимберли зазвонил мобильник, и я проснулся.
Оказалось, это не мобильник, а домофон. Я попробовал разлепить глаза, слипшиеся не то от пота, не то от гноя моей простуды. Домофон взвыл еще раз. В комнате было темно, за окном тоже, а по радио, которое я забыл выключить, «Свобода» транслировала интервью с Людмилой Марковной Гурченко. Часы на телевизоре показывали 2.40. Значит, я проспал не меньше пяти часов. Но кто может звонить мне в три ночи? Шпана какая-то…
Все-таки я встал и, кутаясь в одеяло, побрел к двери, изумляясь дикой эрекции в паху. Вот так всегда – бабы, с которыми я был, мне никогда не снятся, а те, с которыми не был, достают меня и во сне, мучают и услаждают…
Снова взвыл домофон, и я просипел в трубку так, что сам себя не услышал:
– Кто там?
– Откройте, это я… – донеслось из трубки.
Я узнал ее голос и решил, что сон продолжается, только вместо Кимберли теперь со мной будет Полина. Поэтому я, не зажигая света, отжал защелку английского замка и, сберегая эрекцию, поспешил обратно в постель.
Минуту спустя из коридора послышалось клацанье металлической двери лифта, потом стук каблуков и…
Войдя, Полина нащупала выключатель и включила свет.
Я зажмурился и с огорчением понял, что сон кончился.
– Извините, – сказала она, входя в гостиную, которая была и моей спальней. На ней были все те же шубка и сапожки, что днем, когда она от меня ушла. – Эти суки не открыли мне дверь…
Видимо, у меня в глазах было такое недоумение, что она объяснила:
– Ну, Тамара и ее хахаль. Мы с ней сегодня врозь работали, соло. Я приехала в Юрлово, я же у них живу, а они мне дверь не открыли, даже вещи не отдали. Ну, я подумала: куда ехать? Если к этому, что на «Волге» нас вез, так он трахнет и утром выкинет. А у вас безопасней. И комната есть. До утра вы ж не станете Рыжему звонить, правда?
Я смотрел на нее так, словно она действительно сошла сюда из моего сна. И соображал: или Рыжий поленился послать за ней своих быков сегодня (что на него не похоже), или эти остолопы дежурят там у парадного входа со стороны улицы Пущина. Но кто в Москве держит открытыми парадные входы? Еще Ильф и Петров писали: «В Москве любят запирать парадные подъезды». Впрочем, нынешние хозяева жизни Ильфов не читают, и вот вам результат – Полина поднялась к Тамаре через вход со стороны Кононенкова, и они ее упустили…
И словно в подтверждение моих мыслей зазвонил мой мобильник.
– Да… – просипел я в трубку.
– Блин, уже три утра! – сказал в ней голос Рыжего. – Где она может шляться?
– А вы где стоите?
– Что значит – где? У подъезда, блин!
– Там два подъезда: один парадный, с Пущина, другой с улицы Кононенкова. Поднимитесь в квартиру, она уже спит, наверное…
– Ё твою в три креста!.. – И Рыжий дал отбой.
Я представил, как они взлетают сейчас на девятый этаж, колошматят в дверь и врываются в квартиру, смяв или даже отключив этого быка Диму, и вытряхивают из этой лесбиянки Тамары, что да, Полина была здесь час назад, стучала в дверь, но они ее не впустили. А куда она делась, кто ж ее знает, тут ее сегодня днем один жлоб из ФСБ тоже добивался. То есть Рыжий убедится, что я дал ему правильные сведения, а то, что он ее прохлопал, не моя вина. Но больше всего меня грело то, что они должны были врезать этому быку так, как этот Дима врезал мне, а то и сильнее. И я улыбнулся, отложив трубку.
– Спасибо… – тихо сказала Полина.
А потом мы сидели на кухне – я, закутавшись в старый отцовский халат, в теплых носках и шерстяных лыжных шароварах, а Полина в моей старой офицерской рубахе цвета хаки и спортивных брюках. Я пил пятую чашку чая, а Полина медленно, но верно добивала те полбутылки армянского коньяка, которые я держал уже третий месяц как «энзэ».
– Я не хочу его видеть… – дымя в форточку сигаретой, нервно говорила она.
– Почему?
– Не хочу и все! – Она отвернулась к темному окну.
– Ты с ним тоже спала?
– Не в этом дело!
– А в чем?
Она молчала.
– Смотри, – сказал я, – ты приехала в Москву пять лет назад, сколько тебе было? Шестнадцать?
Она молчала, и я продолжал негромко, почти шепотом, чтоб не напрягать голосовые связки:
– Ты была красива, как богиня, как Ева в раю. И тебя взяли в «Ред старс»…
– Откуда вы знаете?
С тех пор как Полина появилась тут второй раз, она перешла со мной на вы.
– Не важно, – ответил я. – Тебя взяли в «Ред старс», впереди была карьера мировой модели, Париж, Нью-Йорк, конкурсы «Look of the year», агентство «Элит» и прочие. Но в это время появился Кожлаев, он тебя трахнул, и ты забеременела…
Полина повернулась ко мне и посмотрела на меня расширившимися от изумления глазами.
Я продолжал:
– Может быть, ты была в него влюблена. Наверное, была, иначе ты бы сделала аборт. Но то ли он тебе что-то наобещал, то ли ты по глупости пропустила время для аборта, и ты уехала в Нижний, к родителям. Там ты родила…
– Нет! – перебила она.
– Да, я был там.
– Где вы были?
– В Нижнем, у твоих.
– Вы были у моих?!
– Да. И знаю, что ты их содержишь. Каждый месяц посылаешь с Катей-проводницей по триста – четыреста долларов. А это в наше время большая редкость. То есть ты замечательный человек, Полина. Нет, в натуре. Если бы не грипп, я бы за тебя выпил. Но одного я не понимаю… Кожлаев сломал твою карьеру, ты родила от него мертвого ребенка и потому не хотела его больше видеть – это мне ясно. Но почему ты боишься Рыжего? Даже если ты с ним тоже когда-то спала…
Полина снова отвернулась к окну. Я видел, как она плеснула себе в стакан остатки коньяка – довольно приличное количество, как залпом приняла эту дозу и снова нервно закурила. Забыв, что я просил пускать дым в форточку, иначе я закашляюсь от дыма, она задымила сигаретой прямо в оконное стекло и вдруг сказала глухо, не повернувшись ко мне:
– Он не был мертвый…
– Кто не был мертвый? – изумился я.
– Ребенок.
– Не был мертвый?! Ты… убила его?
– Нет. Я его отдала.
– Как отдала? Кому?
– Я отказалась от него… в роддоме.
Теперь до меня стало что-то доходить.
– А Кожлаев знал об этом?
Она молчала.
– Да или нет?
Она молчала. Я встал, подошел к ней, развернул к себе и, глядя на нее снизу вверх, требовательно встряхнул за локти.
