Увидев эти фотографии, Жискар и Жан-Клод закричали:
— Это она, она! Что ты смеешься?
Жак действительно расхохотался, потом прервал свой смех и заявил:
— Нет, ребята, эту девочку я вам не отдам.
— Почему? — изумились братья. — Ты с ней спал?
— К сожалению, нет. — Жак показал на экран: — Видите этого типа? Это Коромыслов, мерзавец! Наша разведка шесть лет охотилась за русской ракетной установкой «С-300». Давали любые деньги! Два британских агента спалились из-за нее в Москве! Наконец нашли отставного полковника — вот этого Коромыслова, объяснили ему, что и как, он по нашей наводке по частям скупил эту установку на Украине и в Грузии и продал… американцам! Американцам, не нам! Мерзавец! А теперь как ни в чем не бывало живет в Париже, сукин сын!
— Ну и что? При чем тут эта девка? Она его любовница?
— Нет, но она сделала то, что мы себе не можем позволить. Она его наказала. Вдвоем со своим дружком она надула его на двести тысяч долларов. Это было очень красиво! — И Жискар снова расхохотался. — Да, будь она француженкой, мы бы представили ее к ордену Почетного легиона!
Жан-Клод задумчиво прищурился:
— Как, ты сказал, его фамилия? Коромыслов? И он живет в Париже?
Уже через пять часов, то есть как только братья Жискар и Жан-Клод добрались из Лиона до своего офиса в Ницце, Коромыслов, стоя под душем в своей парижской квартире, услышал телефонный звонок. Завернувшись в полотенце, он вышел из ванной в комнату и увидел, как из факс-машины медленно выползает новый факс. Коромыслов подошел, присмотрелся.
На факсе была фотография Алены и ее адрес: Villa «Margo», Av. Foch, 17, Willefranche-sur-Mer.
74
Алена собирала в дорогу новенький чемодан.
— Ты все-таки едешь? — сказала Маргарита, обиженно поджав губы.
— Да.
— В эту проклятую Россию?
— Да.
— Ты пожалеешь…
Алена, не отвечая, продолжала собирать чемодан.
Маргарита вздохнула:
— Как бы я хотела быть на твоем месте! Знаешь что? Постой! — И она порывисто бросилась к шкафу, распахнула его и стала охапками, вместе с вешалками, снимать свои платья, грудами бросая их на пол рядом с Аленой. Затем выгребла с нижних полок дюжину пар своих туфель на высоких каблуках, тоже положила возле чемодана. — Вот! Отвези моей сестре!
— Фекле — это?! — изумилась Алена. — Ты вообще соображаешь? Ты сколько не была в России?
— Пятьдесят три года.
— Тогда понятно.
— А что? Там такое не носят?
Алена подняла одно платье, второе…
— Ладно, эти я возьму. Для мамы.
Часом позже они уже катили в Ниццу. Маргарита вела свой спортивный «мерседес», Алена сидела рядом, а на узком заднем сиденье были ее чемодан и два тюка, набитых одеждой. По радио пела Ля Гранд Софи, на бульваре Променад-дез-Англе шли приготовления к какому-то новому карнавалу, и Алена в последний раз оглядывалась по сторонам и мысленно прощалась с этим раем — с его золотыми пляжами, роскошными яхтами, потоками туристов на улицах, вкусными кафе, ювелирным магазином, где работал старик ювелир, и с улицей Массена, на которой она стояла статуей Нефертити. На секунду ей показалось, что в потоке прохожих она увидела Красавчика, его летящую походку… Но нет, это не он… не он…
Машина свернула к насыпной дамбе аэропорта. Там, на взлетных полосах, уходящих далеко в море, взлетали и садились самолеты со всех концов мира. Да, весь мир летел сюда, на Лазурный берег, в Ниццу, Антиб, Канны и в Монте-Карло, а она, Алена, уезжала отсюда…
Машина Маргариты миновала указатель парковки и въехала в подземный гараж аэровокзала.
Следом за ней сюда же въехал какой-то мини-вэн с затененными стеклами.
Маргарита нашла место и запарковала машину.
Мини-вэн запарковался рядом.
Алена и Маргарита вышли из машины, стали доставать с заднего сиденья Аленин багаж, и вдруг…
Два сильных удара по затылкам оглушили их, и последнее, что увидела Алена, — Маргариту, падающую ничком на сиденье своей машины и хватающую воздух открытым ртом. Затем лента скотча заклеила Алене рот, веревка стянула ей руки и ноги, а грубый мешок накрыл голову и плечи. Кто-то поднял ее, протащил несколько метров и бросил на пол минивэна, который тут же сорвался с места.
Они привезли ее в ангар, стоявший среди пустынных скал на берегу моря. В ангаре находилась большая моторная яхта, над ней — балконом — нависала комнатка для отдыха экипажа.
Два отморозка внесли в ангар мешок с пленницей, бросили в угол, развязали и сняли мешок. Алена в бешенстве оглянулась по сторонам. Она была на бетонном полу, со связанными руками и ногами.
Сверху по металлической лестнице спускался Коромыслов, на ходу он жестом приказал отморозкам выйти из ангара. Отморозки вышли.
— Ну что, сука, ты меня узнаешь? — Коромыслов сорвал ленту, заклеивающую Алене рот. — Где мои деньги? А?
Алена молчала.
Коромыслов ударил ее кулаком в лицо.
— Где мои бабки? Ну! — И новый удар. — Где твой хахаль? А? Где он?
— Я не знаю… — выдавила Алена сквозь окровавленные губы.
Коромыслов впал в бешенство и стал избивать ее ногами, выкрикивая после каждого удара:
— Ах, ты не знаешь! А теперь?.. А сейчас?.. А так?.. Ну?.. Где твой хахаль?
Алена, свернувшись клубком и отползая по полу, пыталась укрыть от ударов хотя бы голову и живот.
— Я не знаю… Не знаю… — кричала она. — Клянусь, не знаю!..
Но Коромыслов бил ее до тех пор, пока не выдохся. Затем, стукнув еще раз, ушел.
Алена, окровавленная, осталась на полу ангара.
75
Председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса как завсегдатай ресторана «Максим», который при советской власти именовался «Националь», имел тут свой столик с видом на Манежную площадь и Кремль.
Сидя за этим столиком и расправляясь с цыпленком табака, он говорил Андрею:
— Я хочу попробовать тебя на серьезном деле.
— Спасибо… — Андрей старался есть аккуратно, подражая шефу.
— В Москве восемнадцать рынков, — продолжал председатель. — Пятнадцать из них раньше были под нами, а теперь у нас только три, да и то вшивые, вроде Палашевского. Почему? Потому что азербайджанцы захватили все, теперь на рынках ни одного русского продавца. С этим нужно кончать. Я хочу, чтобы ты изучил эту проблему.
— Изучил или решил?
— Ты получишь бригаду, стволы, милицейскую поддержку и громкий трезвон в прессе и по телику. Это мы обеспечим. Начнешь с крупного рынка, с Черемушкинского, чтобы шум пошел сразу по всем каналам. Понял?
