Баба Фекла достала спрятанную за картонкой импортную цветную открытку, на которой модная пожилая дама с зонтиком стояла перед красивой виллой с надписью «VILLA MARGO».
— Вишь! — сказала баба Фекла. — Пишет, что живет во Хранции. Как она в эту Хранцию попала, если от мужа в Чите с корейцем сбегла, не знаю и спросить не могу — тут адрес хранцузскими буквами писан. Можешь прочесть?
— Вильфранш-сюр-Мер, — прочла Алена.
— А что это? — спросила бабка.
— «Сюр-мер» — это «на море». То есть французский город Виль на море…
— Во умница! Так возьми энту открытку и отпиши ей от меня, выспроси, как она в эту Хранцию-то попала. Хотя… — Баба Фекла махнула рукой. — Я до ее ответа все одно не доживу… Худо мне, Аленка. Может, поживете со мной? — И торопливо, опережая Аленин ответ: — Я вам все оставлю — и дом, и участок…
— А чё, Алена? — подхватил Виктор. — В самом деле…
Алена под столом больно пнула его ногой.
— Не можем мы, баба Фекла. — И Алена показала на Виктора: — Его на почте начальником сделали, коня ему дали! — И встала: — Ты выздоровеешь. А мы это… мы поехали. Нам домой пора.
— Да ты что! Упаси Господь! — испугалась баба Фекла. — Ни в коем разе!
— А чего?
— Да тут волков — ты что! Неделю назад у бригадира лошадь задрали, а намедни сторожа на ферме чуть до смерти не загрызли. Нет, даже не думай! Утром поедете…
И при поддержке Виктора настояла на своем, заставила их остаться на ночь.
— Это ж завсегда так, — балагурила она, застилая им постель в отдельной комнате, где стояла большая старая кровать с резными набалдашниками, — как трудности в России, так волки и нагличают. Да… А это, Витек, особая кровать! Тут все Бочкаревы зачинались! И вам, дай Бог, тут удача выйдет! Ты, Витюш, не боись, крепкая кровать-то, дубовая! Удачной вам ночи, любви да счастья!
Перекрестив Алену и Виктора, баба Фекла закрыла дверь и ушла.
— А чего? — сказал Виктор, раздеваясь до трусов и залезая под одеяло. — По-моему, все правильно. И кровать удачная, и бабка нас перекрестила. Это, можно сказать, перст судьбы.
— Я те дам перст судьбы! — пообещала Алена. — И не вздумай, понял? Отвернись!
— Нет, я не понимаю! — проворчал Виктор, отворачиваясь. — Ты мне жена или нет?!
Алена, начав раздеваться, вдруг остановилась, осмотрелась, вышла из спальни и через минуту вернулась с пустой стеклянной бутылкой. Поставила бутылку на тумбочку рядом со своей подушкой, выключила свет, сняла кофту и джинсы и, оставшись в трусиках и лифчике, нырнула под одеяло, легла спиной к Виктору.
Несколько минут они, не шевелясь, лежали в полной темноте.
Потом в этой темноте послышались скрип кровати, возня и голоса.
— Прими руки!
— Ну, Аленка! Ну, чё ты? Повернись…
— Я сказала: спи!
— Ну, мы ж с тобой перед свадьбой целовались…
— Это не в счет. Прими руки!
— Ну почему? Блин, где твой лифчик расстегивается?
— Нигде! Не лезь!
— Но я ж тебя люблю!
— А я тебя — нет.
— Ах так?! Тогда я твоей бабке скажу, какая ты мне жена!
— Ну и скажи. Мне этот дом на фиг не нужен.
— А что тебе нужно?
— Не твое дело!
— Ах, не мое!..
Далее послышался только шум напряженной борьбы, тяжелое дыхание обоих и наконец глухой удар бутылкой по голове.
— Ой! — возопил голос Виктора. — Ты чё, сдурела?
— Остыл? — спросила Алена. — Спокойной ночи.
Перед рассветом Алену разбудил осторожный стук в окошко. Виктор спал у стены, Алена вскинулась в кровати — за окном, с любопытством заглядывая в комнату, торчала баба Фекла и пальцем звала ее на улицу. Наспех одевшись, Алена вышла во двор.
Бабка, поглядывая по сторонам и хоронясь, как заговорщица, повела ее в сарай, открыла крышку погреба, стала спускаться в него по лесенке. В погребе было темно, но баба Фекла зажгла свечу.
— Иди сюда, не боись. Тут у меня меды и варенья. А тут смалец и жир барсучий, от туберкулезу. Ты ничем не болеешь?
— Ничем, бабуль, не беспокойся.
— А пошто не рожаешь?
— Рано еще.
— Смотри! — Бабка даже пальцем погрозила. — Чтобы без этих! Без абортов! Надо рожать! Будешь?
— Буду.
— Ладно. Секрет хочу тебе доверить. Никто про него не знает.
Баба Фекла раздвинула банки с вареньем и толкнула один из кирпичей в стене погреба. Кирпич оказался живой и сдвинулся, открывая дыру в кирпичной кладке. Фекла сунула в дыру руку почти по локоть и достала из тайника железную банку с выцветшей картинкой и витиеватой надписью: «ЧАЙНЫЙ ДОМЪ “ЧАИ ВОСТОКА”». Открыв эту банку, баба Фекла вывалила из нее связку небольших тяжелых темных дисков с дырками.
— Вишь? Это тугрики. Твой прадед с манчжурской кампании привез. — Бабка сунула Алене в карман один тугрик. — Возьми пока один от бабки на память. Это настоящее золото! — И вдруг сказала горячо, пылко: — И все тут твое будет, токо не уезжай, живите со мной! Я же помру скоро и все тебе оставлю по завещанию, вот те крест святой! Хочешь — сёдни ж поедем к татариусу!..
— Да ладно, бабуля! — растерялась Алена. — Ну зачем так-то?
Баба Фекла припала к ее плечу и заплакала.
— Умирать не хочу… Боюсь умирать, Аленка… Не уезжай, не бросай старую…
Алена обняла ее, стала гладить по согнутой спине, по плечам.
— Не могу я остаться, бабуль. В Париж мне надо.
* * *
Обратно ехали утром, сияло апрельское солнце, заснеженный лес искрился первой капелью.
И вдруг лошадь всхрапнула, пугливо кинулась в сторону.
Виктор вскочил в санях, оглянулся по сторонам.
Волки, не прячась, нагло обходили сани с двух сторон, подбираясь к лошади.
Вожак, косясь на Алену, уже изготовился к прыжку.
Алена закричала, Виктор изо всех сил стегал лошадь.
Пригнутые к земле волчьи морды были уже совсем рядом.
Алена зашлась в крике, а вожак стаи вдруг взлетел в прыжке в воздух, и его клыкастая пасть оказалась прямо перед Аленой.
Часть четвертая
Боевое крещение
43
Вена, конференц-зал штаб-квартиры ОПЕК. За круглым столом сидят представители стран — крупнейших производителей нефти.
— Следующий вопрос, — объявляет председатель. — Поступила очередная просьба России о принятии ее в ОПЕК. Эта страна уже давно вошла в число ведущих экспортеров нефти и имеет все основания стать членом нашего содружества. Какие будут мнения?
