— Синьорина, не двигайтесь! — по-английски приказал Алене комиссар полиции. — Именем короля вы арестованы! Где ваши мужчины?
Алена молчала, окаменев.
— Ты слышишь меня, русская сучка? — наклонился к Алене полицейский комиссар. — Где твои мужики?
Алена не шевелилась.
Зато за спиной у комиссара сначала разрозненно, а потом все громче и настойчивей возникло разноязычное возмущение всего зала.
— Shame on you… Как вам не стыдно!.. Это же ее день рождения!.. Позор…
Не дождавшись от Алены ответа, комиссар ринулся за ширму, на кухню.
Но оттуда навстречу ему уже выходил кто-то из жандармов, бессильно разводя руками.
Комиссар побагровел от злости и жестом приказал помощникам увести Алену.
Они вели ее сквозь разноязычное скандирование негодующей публики:
— Shame on you!.. Shame on you!..
А один из возмущенных посетителей заступил дорогу комиссару, сказал ему по-испански:
— Я депутат парламента. По какому праву вы нарушили наш ужин? Что вам нужно от этой девушки?
— У нас есть основания подозревать ее в соучастии в серьезном преступлении, — ответил ему комиссар полиции и показал фотографию Красавчика. — Этого человека разыскивает Интерпол.
Депутат парламента отступил, и на руках Алены защелкнулись наручники.
Часть третья
Игроки
26
Москва, музей-хранилище ювелирной фабрики в Сокольниках.
По музею — длинной узкой комнате с застекленными и запертыми на замки витринами — медленно идут директор фабрики и Мозговой — пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом. На стене, над витринами — дипломы международных выставок ювелирных изделий, портреты ведущих мастеров фабрики.
Директор фабрики своим ключом открывает одну витрину за другой, Мозговой внимательно осматривает каждое ювелирное изделие и периодически показывает пальцем на выбранную им вещь.
— Это уникальное колье из белого золота с бриллиантами, — поясняет директор. — Посмотрите, какая огранка! Работа нашего лучшего мастера. Сделано к свадьбе Галины Брежневой с Чурбановым. Оригинал был похищен у нее в семьдесят девятом году, помните скандал с Борисом Цыганом? У нас остался дубликат. Это наше правило: любые уникальные изделия, которые мы делаем по спецзаказам, наши мастера исполняют в двух экземплярах — один заказчику, а второй сюда, в музей нашей фабрики.
— Отложите, — коротко говорит Мозговой и показывает на следующий экспонат.
— Эта диадема, — продолжает директор, — сделана перед первым визитом Горбачева в Англию как подарок, который он должен был вручить британской королеве… А это совершенно уникальное обручальное кольцо для дочери Романова, помните такого члена Политбюро?.. А этот комплект — серьги, браслет и перстень, все с рубинами — был изготовлен для Индиры Ганди перед визитом Брежнева в Индию…
Рассматривая в лупу каждое изделие, Мозговой не спеша говорит:
— Отложите… Отложите… И это отложите…
Директор аккуратно вынимает из витрин отобранные Мозговым изделия, бережно прикрепляет их на бархатную подушку-«распашонку». Заполнив «распашонку» и готовясь закрыть ее, он любовно смотрит на этот подбор сокровищ и вздыхает:
— Н-да… Им цены нет… Вы уверены в вашем «окне»?
— Вы меня обижаете.
— Извините, я немного нервничаю. А в чем вы это повезете?
Мозговой извлекает из кармана крошечный мобильный телефон, набирает короткий номер и говорит в трубку:
— Петрович, зайди.
Директор запирает витрины.
Открывается дверь, входит Аристарх Петрович. Это самый невзрачный и маленький человек, которого только можно отыскать. Бахрома рукавов его заношенного пиджака по костяшки пальцев закрывает ему руки, держащие два ужасающе потертых кейса.
Мозговой кивком подбородка приказывает Петровичу передать директору кейс, который Петрович держит в правой руке.
Петрович левой рукой ставит один из кейсов на стол, достает из кармана ключ, чуть поднимает рукав на правой руке и отпирает наручник, которым второй кейс прикован к этой руке. Открывает этот кейс — в нем пачками лежат стодолларовые купюры — и передает этот кейс директору. А к своей руке приковывает второй кейс и открывает его. В этот кейс Мозговой кладет «распашонку» с сокровищами, сам закрывает его и запирает секретным кодом. Потом движением подбородка показывает Петровичу на выход.
Петрович кивает и уходит.
— И это все? — изумленно говорит директор. — Этот сморчок повезет наши сокровища?
— Под охраной, — заверяет его Мозговой.
Но лицо директора по-прежнему выражает сомнение.
Мозговой с усмешкой вынимает из уха крошечный микрофон и протягивает директору:
— Хотите послушать?
— Что это?
— Это бьется его сердце. Я слышу каждый его шаг.
27
Стена тюремной камеры красноречивей календаря свидетельствовала о сроке, проведенном в ней заключенной номер С-1664: ее, эту стену, украшали тридцать два портрета Принца, выполненные — по портрету в день — карандашом для ресниц и губной помадой. И все тридцать два портрета точь-в-точь соответствовали той фотографии, которую комиссар полиции предъявил члену испанского парламента в ресторане «Марбелья клаб» в тот роковой вечер. Но художественное творчество заключенной, даже самой талантливой, не подошьешь к ее следственному делу, и на тридцать третий день, когда Алена слушала в своем плейере уже не Патрисию Каас, а новомодную Ля Гранд Софи, французский эквивалент российской Земфиры, и рисовала на стене тридцать третий портрет Красавчика, — именно в это время решетчатая стена Алениной камеры откатилась и в камеру вошли два полицейских. Один из них замкнул на ее правой руке наручник, а вторую дужку наручника запер на своей левой руке и кивком показал Алене на выход.
Алена повиновалась, полицейские вывели ее наружу, прошли с ней по тюремному коридору вдоль камер, где сидели марбельские зечки — турчанки, цыганки, польки и румынки, — и вышли на тюремный двор. Здесь они посадили Алену на заднее сиденье полицейской машины, уселись по обе стороны от нее и по-испански сказали что-то водителю. Тот включил сирену, и машина выкатила за ворота тюрьмы.
Не прекращая завывать так, словно в машине сидит по меньшей мере вся «Коза ностра», полицейский автомобиль на бешеной скорости полетел по прекрасному Коста-дель-Соль — Солнечному побережью Испании — вдоль живописной набережной Пуэрто-Банус с ее роскошной курортной публикой; вдоль Золотой мили, по обе стороны которой высились виллы арабских шейхов и белоснежные жилые комплексы загнивающей европейской буржуазии — с зелеными парками, полями для гольфа, плавательными бассейнами и спусками к морскому променаду; вдоль строящихся новых вилл и коттеджей; вдоль Авенидо де Рикардо, главной улицы Марбельи, украшенной дорогими магазинами и ресторанами; и еще дальше — по дороге Марбелья — Малага — Кадис, которая то спускалась к морю, к пляжам и курортным отелям, а то взлетала в зеленые предгорья, покрытые сосновыми и апельсиновыми рощами с жилыми оазисами вокруг искусственных озер и полей для гольфа.
