— Не понимаю, как ты собираешься их провезти?
— Не беспокойся…
Впрочем, в Ницце принятые Аленой меры предосторожности оказались излишними — при посадке в самолет никто не заглянул в ее сумку. Зато в Москве, в Шереметьево, когда Алена — несколько располневшая и в плаще — пошла в цепочке пассажиров через зеленый таможенный коридор, таможенник ее остановил:
— Минутку! Вашу декларацию. Покажите сумочку.
Алена открыла свою сумочку.
— А вещи? — спросил таможенник.
— Я с курорта, без вещей.
— Девушка, а что вы так волнуетесь?
— Я? Я не волнуюсь. Просто мне тут душно. Вы же видите, я в положении.
— Понял, девушка. Проходите.
Алена улыбнулась:
— Спасибо. За «девушку».
И, выйдя из аэровокзала, огляделась по сторонам.
Чуйков, стоя чуть поодаль, махал ей рукой от своей «ауди».
В машине, по дороге в Москву, Алена, сидя на заднем сиденье, повозилась руками под плащом и под кофтой, расстегнула и извлекла корсет с нашитыми на нем карманами. В этих карманах были банковские пачки стодолларовых купюр, Алена стала перекладывать их в обыкновенную пластиковую сумку.
Чуйков, ведя машину и поглядывая на Алену в зеркальце заднего обзора, усмехнулся:
— Это вы зря прятали. У нас ограничения на вывоз валюты. А ввозить можно сколько угодно, это легально.
— Ничего, — отозвалась она, — так надежней.
— Сколько вы привезли?
— Двести тысяч.
— Где думаете хранить? Дома опасно…
— У меня есть где хранить.
— Вы уверены? А то можно у нас.
— Нет, спасибо.
Чуйков пожал плечами.
— Мне никто не звонил, — сообщила Алена. — Уже седьмой день…
И именно в этот момент послышался телефонный звонок, Алена даже вздрогнула.
— Ну вот видите! — сказал Чуйков. — А говорят, что нет телепатии.
Алена спешно полезла в сумочку, извлекла звенящий мобильный телефон.
— Алло! Я слушаю!
Мужской голос с кавказским акцентом сказал:
— Ну что, прынцеса? Дэньги нашла?
Чуйков поспешно вмешался:
— Ничего не говорите! Требуйте сестру.
— Я хочу услышать сестру, — сказала Алена в трубку.
— Дэньги есть или нет? — настаивал голос с акцентом. — Атвечай!
— Ничего не скажу! Сначала дайте сестру услышать.
— Зараза! Ладно, на, слушай!
И почти тотчас трубка заверещала голосом Насти:
— Алена! Это я!..
— Настя! — закричала Алена. — Ты жива? Что они с тобой сделали?
— Алена, спаси меня! Забери меня отсю…
Голос Насти осекся, вместо него в трубке снова раздался мужской голос с кавказским акцентом:
— Ну, слышала? Ми с ней еще ничего не сдэлали. Пака. Панимаш?
— Да… — убито сказала Алена.
— Про деньги ни слова! — снова вмешался Чуйков. — Требуйте живой контакт!
— Ну! — сказал голос в трубке. — Есть деньги?
— Я не могу по телефону. Нужен живой контакт.
— Уже тебя научили, да? Харашо. Пайди на рынок, найди двух-трех чечен, пусть скажут тебе свои фамилии и откуда они. А мы тут их праверим. Если хароший люди, адин из них будит твой кантакт. Все, завтра пазваню. — И трубка загудела короткими гудками отбоя.
165
После убийства Андрея война за русификацию рынков прекратилась. Даже в Твери, древней, еще до рождения Москвы, сопернице Киева и столице княжеской Руси, фруктами, овощами, мясом и рыбой торгуют одни кавказцы.
Алена и Стас шли вдоль фруктового ряда, подходя поочередно к каждому продавцу.
— Ты чечен?
— Нет.
— А кто?
— Азербайджанец. А что?
Стас переходил к следующему:
— Ты чечен?
— Нет. Зачем обижаешь?
— А кто тут чечен? — вспылил Стас. — Когда не надо, все чечены! А когда надо…
— Там спроси, — сказал продавец, — в мясном ряду.
Алена и Стас пошли в глубину рынка. В мясном ряду на прилавках лежало свежее мясо: разделанная говядина, телятина, баранина с костями и без костей. Над прилавками на крюках висели бараньи и говяжьи туши, окорока. За прилавками продавцы кавказской внешности точили ножи, свежевали и разделывали мясные туши.
Алена в ужасе смотрела на эти ножи…
Стас подошел к пожилому продавцу:
— Ты чечен?
— Чеченец, — поправил тот. — А что?
— Откуда?
— Из Автуры. А в чем дело?
Алена достала из сумочки блокнот и авторучку, Стас продолжил допрос:
— Как звать?
Продавец покосился на Аленин блокнот:
— А зачем тебе?
— Не бойся. Нам нужен посредник.
Но оказалось, что похитителям еще нужно было угодить, лишь бы кого они на роль посредника не утверждали. По ночам, сидя в ночной рубашке на печной завалинке в доме матери, Алена держала на коленях блокнот и говорила с Чечней по мобильному телефону.
— Я вам уже шесть имен дала!
— Эти нэ падходят, — отвечал мужской голос. — Ищи других.
— Почему не подходят? — со слезами в голосе кричала Алена. — Сколько можно?!
В соседней комнате просыпался и начинал реветь Артем. Мать, простоволосая, появлялась в двери с Артемкой на руках, смотрела умоляюще, и Алена просила в трубку:
— Дайте сестру к телефону! С мамой поговорить!
— Заткнисс! — обрывал ее голос. — Имей в виду: завтра паследний дэнь даю. Не найдеш чэловека, с сестрой нехароший вешш может случиться. Все! — И в трубке зазвучали гудки отбоя.
Алена и мать посмотрели друг другу в глаза.
— Издеваются, сволочи! — сказала мать. — Вот дожились! Уже чечены над нами издеваются! Звони Чуйкову.
Алена засомневалась:
— Ночью?
— Звони.
Чуйков, надо сказать, приехал буквально наутро. И не один — вместе с ним из «ауди» вышел какой-то пожилой чеченец.
— Вот, знакомьтесь, — сказал Чуйков. — Усман Салимов из Курчалоя. Отец пятерых детей. Думаю, он устроит и вас, и тех, кто держит Настю.
Алена и мать, стоя на крыльце, молча смотрели на Усмана.
— Вы мать? — сказал Усман матери Алены.
