Так возникновение еврейского государства на Ближнем Востоке определило судьбу потомственного русского дворянина Романа Гольского в Москве. И Гольский хорошо понимал, что именно Израилю (а не деду-«соратнику») он обязан своей уверенной карьерой, званием полковника, персональной машиной, отдельным кабинетом с огромным окном на сосновый лес в Ясеневе, дачей в Красной Пахре и возможностью устроить сына в Авиационный институт. И втайне, в ночных раздумьях Роман Михайлович всегда желал Израилю всяческих успехов. Чем крепче эта крошечная страна становилась на ноги, чем энергичней поддерживала ее Америка и чем активней помогали оттуда борьбе русских евреев за эмиграцию, тем большие перспективы открывались карьере Гольского. И когда весной 1967 года по требованию Насера войска НАТО оголили границы Израиля, а Москва до зубов вооружила арабов МИГами и «катюшами» и даже послала Насеру своих летчиков и артиллеристов, переодетых в сирийскую форму, Гольский – в то время еще только старший сотрудник 9-го отдела Политической службы безопасности и ответственный за пресечение сионистской пропаганды на территории СССР – понял, что вся его карьера повисла на волоске. В КГБ открыто говорили, что это будет война на полное уничтожение Израиля, что арабы просто «сметут там жидов с лица земли», и когда наконец началась Шестидневная война, то во всей Москве не было, пожалуй, человека, который бы так горячо и неустанно молился за спасение Израиля, как старший лейтенант госбезопасности Роман Михайлович Гольский. Именно благодаря его молитвам – Гольский в этом уверен! – произошло очередное историческое чудо: израильские танки вдруг оказались под Каиром и Дамаском.
В тот день Роман Гольский понял, что он обеспечен работой на всю жизнь. Израиль непобедим. Пусть эти долдоны в Арабском отделе ЦК и ястребы в Генштабе раздувают арабский пожар, пусть играют в любовь с насерами и разрабатывают «оперативные» планы нового молниеносного уничтожения Израиля сирийскими и египетскими армиями, ему, Гольскому, нужно готовиться к многолетним и затяжным стратегическим операциям. Он должен копить информацию на сионистских лидеров Израиля и Америки и внедрять агентуру в советское еврейство. Конечно, на это нужны деньги, деньги и кадры, но словами не убедишь ни этих мудаков в Исполнительном отделе ЦК КПСС, контролирующем каждый шаг КГБ, ни даже умницу Андропова выделить настоящие, крупные финансы на организацию особого Еврейского отдела. Тут нужно было что-то поэффектней, какая-то козырная карта.
И среди десятка крошечных, еще только тлеющих в русском еврействе угольков сионистского движения Гольский разглядел эту карту – «самолетное дело».
То была уникальная по мастерству шахматная партия, которая сразу вошла в анналы двух историй – КГБ и сионизма. Причем в истории КГБ она значится как победа Гольского, а в истории сионизма – как победа Кузнецова. И нужно сказать, что обе стороны правы.
О том, что некий Эдуард Кузнецов, только что вышедший из тюрьмы диссидент, разрабатывает план еврейского группового угона самолета на Запад, Гольский знал уже назавтра после встречи Кузнецова и его напарника Дымшица с несколькими кандидатами в участники этой исторической акции. Конечно, можно было немедленно арестовать Кузнецова, Дымшица и всех остальных и тем самым предупредить захват ими самолета в Ленинграде, в Смольном аэропорту. Но Гольский не спешил. Какой был прок от всей его предыдущей работы по упреждению действий сионистов? Сколько ни изымал он сионистской литературы, сколько ни разгоняли оперативники КГБ сионистские сборища и сколько ни арестовывали подпольных учителей иврита и евреев-диссидентов – тяга к Израилю уходила все глубже в сознание советских евреев и тлела там, рождая мелкие вспышки демонстраций на улицах и в Приемной Верховного Совета, какие-то постоянные обращения евреев то к ООН, то к лауреатам Нобелевских премий, то к американскому конгрессу, то к лидерам стран, прибывающих в Москву с официальными визитами. И каждый раз это был удар по Гольскому, очередная выволочка у начальника Службы безопасности и раздраженные звонки из ЦК и канцелярий Суслова и Кулакова.
Конечно, Гольский писал наверх расширенные докладные с анализом объективных факторов произраильских настроений в советском еврействе и доказывал, что при штате в шесть человек его сектор просто не в состоянии не только парализовать это движение, но даже уследить за ним. Но плевали они в ЦК на его докладные! Они были заняты игрой с арабами, они снова строили планы уничтожения Израиля завтра или в крайнем случае послезавтра и считали, что исчезновение Израиля само остановит это нелепое движение евреев за эмиграцию из коммунистического рая.
Но Гольский уже не верил в арабских танкистов и даже, честно сказать, в советских танкистов, одетых в арабскую форму. Специалист по Израилю, он и к сионизму относился серьезно. Евреи, как сказано в Библии, народ жестоковатый, и, если они задумали выйти из какой-то страны, в них словно бес вселяется – они пойдут на что угодно и обрушат на вас хоть десять казней египетских, но своего добьются. Не они ли дюжину веков назад сбежали из Персии и Ирана в приволжские степи, в Хазарский каганат? Не они ли ускользнули из Киевского княжества? Из Испании? Польши? На протяжении только последней тысячи лет они тихо и скромно вселялись почти в каждую европейскую страну, а потом – всегда со скандалом, с сотрясением политических систем и созданием хрестоматийных легенд – выселялись из них. Так и тут – в идее еврейского группового захвата самолета Гольский мгновенно разглядел будущий всемирный гвалт, скандал, сенсацию. Поэтому, читая донос агента на Кузнецова и Дымшица, он даже подпрыгнул на стуле:
– Гениально! – Не выпуская из рук этого листка, он воодушевленно зашагал по комнатке, повторяя вслух: – Ай да Кузнецов! Гений! Гениально!
Потом остановился у окна и попытался холодно просчитать, на что он идет. Угон самолета из СССР был в те годы полной новинкой, акцией безумного риска. Значит, сыграть эту игру нужно на том же уровне. И если он выиграет…
Только бы не сорвалось! – возмечтал Гольский. Только бы эти Кузнецов и Дымшиц не отказались от своего преступного замысла! Только бы Израиль не остановил их по своим каналам! И только бы какой-нибудь мудак из Ленинградского КГБ не спутал всю игру преждевременным арестом какого-нибудь члена кузнецовской группы. Не дай Бог! С разрешения Андропова Гольский сам срочно выехал тогда в Ленинград, он привез туда своих людей и категорически отстранил от операции всех сотрудников Ленинградского управления ГБ. Господи, как нежно, заботливо и предупредительно вели они тогда Кузнецова и его соратников! Даже глав иностранных государств, прибывающих в Москву, не охраняют с такой незримой старательностью!
Знал ли Кузнецов о той охранительной слежке?
Судя по наглости в его поведении – знал. Но также, как Гольский понимал, зачем Кузнецову этот теракт и международный скандал, который взорвет плотину замалчивания еврейской проблемы в СССР, так и Кузнецов понимал, наверное, зачем Андропов и Гольский берегут его от преждевременного провала: КГБ нужна была фора в игре с главными соперниками Андропова – Гришиным, Романовым, Устиновым и Кулаковым. И не на бумаге, не очередная антисионистская книга, а перехватить у них всю кампанию с помощью громкой операции и крупного дела, которое КГБ доблестно выиграет.
