— Ярре!
Он поднял на нее глаза. В глазах была пустота.
— Иоля? — спросил он, с трудом шевеля пересохшими
губами. — Откуда ты…
— Во, вопросик! — тут же перебила она. —
Лучше скажи, откуда ты здесь взялся?
— Мы принесли нашего командира… Воеводу Бронибора…
Раненого…
— Ты тоже ранен. А ну, покажи руку. О богиня! Ты же
изойдешь кровью, парень!
Ярре глядел на нее, а Иоля вдруг усомнилась в том, что он ее
видит.
— Идет бой, — сказал юноша, слегка постукивая
зубами. — Надо стоять стеной… Сомкнув ряды. Легко раненные должны носить в
лазарет… раненных тяжело. Приказ.
— Покажи, говорю, руку.
Ярре коротко взвыл, зубы принялись отбивать дикое стаккато.
Иоля поморщилась.
— Ого-го. Скверно это выглядит… Ох, Ярре, Ярре… Вот
увидишь, матушка Нэннеке будет недовольна… Пошли со мной.
Она заметила, как он побледнел, когда увидел, когда
почувствовал висящую под полотном палатки вонь. Покачнулся. Она поддержала его.
Видела, что он смотрит на залитый кровью стол.
На лежащего там человека. На хирурга, маленького низушка,
который вдруг подпрыгнул, затопал ногами, грубо выругался и бросил на землю
скальпель.
— Черт! Курва! Почему? Зачем все так? Кому это нужно?
Никто ему не ответил.
— Кто это был?
— Воевода Бронибор, — еле слышно пояснил Ярре,
глядя вперед пустыми глазами. — Наш командир… Мы стояли твердо в строю.
Приказ. Как стена. А Мэльфи убили…
— Господин Русти, — попросила Иоля. — Этот
парень — мой знакомый… Он ранен…
— На ногах держится, — холодно бросил
хирург. — А тут один почти умирающий ждет трепанации. Здесь никакие
знакомства не имеют значения…
В этот момент Ярре с большим чувством драматизма ситуации
потерял сознание и повалился на глинобитный пол. Низушек фыркнул.
— Ну хорошо. На стол его, — скомандовал он. —
Ого, неплохо разделали руку. На чем это, интересно, держится? Пожалуй, на
рукаве? Жгут, Иоля! Тугой! И не вздумай плакать! Шани — пилу.
Пила с отвратительным скрежетом вгрызалась в кость выше
локтевого сустава. Ярре очнулся и заревел. Ужасно, но коротко… Потому что,
когда кость поддалась, он тут же снова потерял сознание.
* * *
Так вот и получилося, что могущество Нильфгаарда приказало
долго жить в пыли и прахе на бренненских полях, а на движении империи на север
был положен окончательный крест. Убитыми и взятыми в плен империя потеряла
людей сорок и четыре тысячи. Полег цвет рыцарства, элитная кавалерия. Полегли,
попали в плен и неволю, либо без вести пропали воители таких величин, как Менно
Коегоорн, Брайбан, де Меллис-Сток, ван Ло, Тырконнель, Эггебрахт и другие,
имена коих не сохранились в наших архивах.
Так оборотилася Бренна началом конца. Но следует тут
отметить, что битва та была лишь малым камушком в строении, и невелик был бы ее
вес, коли б не то, что были мудро использованы плоды виктории. Надобно
напомнить, что заместо того, чтобы почить на лаврах и разрываться от гордости,
а такоже почестей и наград ждать, Ян Наталис, почитай без передыху, двинулся на
юг. Отряды конников под командой Адама Пангратта и Джулии Абатемарко разбили
две дивизии Третьей Армии, кои шли с запоздалой помощью Менно Коегоорну.
Наталис разгромил их так, что nuntius cladis.
[57]
При известии о сем оставшаяся
часть Группы Армий «Центр» срамно тылы показала и за Яругу в поспешности
ретировалася, а поелику Фольтест и Наталис на пятки им наступали, потеряли
имперские все свои обозы и все свои штурмовые машины, коими намеревались в неизбывной
гордыне своей Вызиму, Горе Белен и Новиград добыть.
И како лавина, с гор мчащая, все сильнее снегом обрастающая
и через это возрастающая, тако и Бренна все более суровые приносила Нилыргаарду
последствия. Трудные времена пришли для Армии «Вердэн» под командованием де
Ветта, коей моряки со Скеллиге и король Этайн из Пидариса великие в
партизанской войне неудобства чинили. Когда же де Ветт о Бренне доведался,
когда весть до него дошла, что форсированным маршем движется на него король
Фольтест со Наталисом, то тоже приказал он поворот трубить и в панике за реку в
Цинтру сбежал, трупами путь своего бегствия усеявши, ибо при вести о
нильфгаардских поражениях восстание в Вердэне вновь возгорелося. Токмо в
Настрого, Розроге и Будроге, не взятых нильфами крепостях, могучие остались
гарнизоны, откуда оне лишь после цинтрийского мира с почестью и штандартами
вышли.
В Аэдирне же весть о Бренне к тому привела, что враждебные
дружка дружке короли Демавенд и Хенсельт один другому правые руки подали и
совместно супротив Нильфгаарда выступили. Группа Армий «Восток», что под
командой герцога Ардаля аэп Даги к долине Понтара направлялася, не сумела
воспротивиться партизанам королевы Мэвы, кои тылы нильфгаардские жестоко рвали.
Демавенд и Хенсельт загнали Ардаля аэп Даги под самый под Альдерберг. Герцог
Ардаль хотел было бой принять, но дивной судьбы случайностию неожиданно вдруг
животом захворал, откушавши чего-то. Колики его прихватили и понос
дизентерийный, так что в два дня скрутило оного в болях великих, и отдал он
богам душу. А Демавенд с Хенсельтом, не мешкая, по нильфгаардцам ударили, в
хороброй битве наголову оных разбили, хотя ж по-прежнему у Нильфгаарда
значительный перевес числом был. Так вот дух и искусство над силою тупой и
грубой торжествовать обвыкли.
Надобно и еще об одном написать: что под Бренной с самим
Менно Коегоорном сталось, того никто не ведает. Одни говорят, полег он, а тело
не распознали и в общей погребли могиле. Другие толкуют, мол, живым ушел, но
императорского убоявшися гневу, в Нильфгаард не вернулся, но сокрылся в
Брокилоне, посреди дриад, и там пустынником стал, бороду до самой земли
отпустил. И посередь дриад же от огорчений и забот преставился.
Кружит промеж люду простого предание, будто возвращался
маршал ночами на бренненское поле и ходил меж курганов, стеная: «Верните мне
мои легионы!», но в конце концов повесился на осине на том холме, который с той
поры так и именуется — Шибеницкий. И ночью можно призрак старого маршала средь
иных встретить призраков, разгромное поле сообща навещающих.
— Дедушка Ярре! Дедушка Ярре! Ярре поднял голову,
поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
— Дедушка Ярре! Бабушка Люсьена велела сказать, что
хватит на сегодня штаны просиживать да напрасные каракули разводить и что ужин
на столе!
Ярре тщательно сложил исписанные листки и заткнул пробкой
чернильницу. В культе руки билась боль. «К перемене погоды, — подумал
он. — Будет дождь».
