Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о
землю. Глаза у него были дикие, налитые кровью, страшные.
Чикита, напуганная криками, плясала под корнетом насколько
позволяла теснота.
— Давай сюда Ярпена Зигрина и Денниса Кранмера! Мигом!
Оба краснолюда вырвались из яростного боя, это было видно с
первого же взгляда. Оба были в крови. Стальной наплечник одного носил след
настолько сильного удара мечом, что пластины встали торчком. У другого голова
была обвязана тряпицей, сквозь которую проступала кровь.
— Все в порядке, Зигрин?
— Интересно, — вздохнул краснолюд, — почему
все об этом спрашивают?
Барклай Эльс отвернулся, отыскал взглядом корнета и впился в
него глазами.
— Стало быть так, самый младший сын Анзельма, —
прохрипел он. — Король и коннетабль приказывают нам прийти и поддержать
их? Ну, так раскрой глаза шире, корнетик. Будет на что посмотреть.
* * *
— Холера! — рявкнул Русти, отскакивая от стола и
размахивая скальпелем. — Почему? Чертов хрен, почему так должно быть?
Никто ему не ответил. Марта Содергрен только развела руками.
Шани наклонила голову. Иоля шмыгнула носом.
Пациент, который только что умер, глядел вверх, глаза у него
были неподвижные и стеклянные.
* * *
— Бей-убивай! На погибель сволочам!
— Равняйсь! — рычал Барклай Эльс. — Держи
шаг! Держи строй! И плотней! Плотней, мать вашу так-растак!
«Мне не поверят, — подумал корнет Обри. — Ни за
что мне не поверят, когда я стану об этом рассказывать. Этот квадрат дерется в
полном окружении… Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый на части,
его рубят, давят, колют… И этот квадрат идет. Идет ровный, плотный, даже со
щитами. Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед собой конницу,
толкает перед собой элитную дивизию» Ард Феаинн". И идет".
— Бей!
— Держи шаг! Держи шаг! — рычал Барклай
Эльс. — Держи строй! Песню, курва ваша мать, песню! Нашу песню! Вперед,
Махакам!
Из нескольких тысяч краснолюдских глоток вырвалась
знаменитая махакамская боевая песня.
Ху-у! Ху-у!
Строй держи! Печатай шаг!
Мы прикроем ваш бардак!
Нам не греться на печи!
В бой! Вперед, бородачи!
Ху-у! Ху-у!
— Бей-убивай! Вольная Компания! — В грозный рев
краснолюдов врезалось, словно тонкое жало мизеркордии, высокое сопрано Джулии
Абатемарко. Кондотьеры, вырываясь из строя, нападали на атакующих квадрат
конников. Все это граничило с самоубийством. На наемников, лишенных защиты
краснолюдских алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского напора.
Рев, крик людей, конский визг заставили корнета Обри невольно скорчиться в
седле. Кто-то ударил его в спину, он почувствовал, как вместе с увязшей в толпе
кобылой движется в сторону самого страшного столпотворения, самой жуткой резни.
Обри крепче сжал рукоять меча, которая вдруг показалась ему скользкой и ужасно
неудобной.
Через мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже рубил
налево и направо, как безумный, и орал, как спятивший.
— Еще раз! — услышал он дикий крик Сладкой
Ветреницы. — Еще одно усилие! Держитесь, парни! Бей-убивай! За дукаты, что
как солнце золотые! Вольная Компания!
Нильфгаардский конник без шлема, с серебряным солнцем на
плаще, ворвался в строй, поднялся на стременах, страшным ударом топора повалил
краснолюда вместе со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и
рубанул наотмашь. С головы нильфгаардца отлетел большой покрытый волосами
кусок, сам он рухнул на землю. В тот же момент корнет тоже получил чем-то по
голове и свалился с седла. Из-за давки он не сразу оказался внизу, несколько
секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и боками двух лошадей. Но хоть
он досыта набрался страха, боли почувствовать не успел. Когда же наконец упал,
подкованные копыта почти тут же размозжили ему череп.
* * *
Спустя шестьдесят пять лет старушка, которую попросили
рассказать о том дне, о Бренненском поле, о краснолюдском квадрате, двигавшемся
к Золотому Пруду по трупам друзей и врагов, усмехнулась, еще сильнее сморщив
уже и без того сморщенное и темное, как сушеная слива, лицо. Раздраженная — а
может, только прикидывающаяся раздраженной, — она махнула дрожащей,
костлявой, чудовищно скрученной артритом рукой.
— Никак, — зашепелявила она, — ни одна
сторона не могла одолеть другую. Мы-то были внутри. В окружении. Они — снаружи.
И мы просто-напросто убивали друг друга. Кхе-кхе-кхе… Они нас, мы их…
Старушка с трудом сдержала приступ кашля. Те из слушателей,
которые были ближе, заметили на ее щеке слезу, с трудом пробивающую себе дорогу
среди морщин и старых шрамов.
— Они были такими же мужественными, как и мы, —
бормотала бабулька, которую некогда звали Джулией Абатемарко, Сладкой
Ветреницей из Вольной Кондотьерской Компании… — Кхе-кхе-кхе… Мы были равно
мужественными. И мы, и они.
Старушка замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее,
видя, как она улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в
тумане забвения лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски
выжили… Для того, чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и
туберкулез.
— Да, мы были равно мужественны, — закончила
Джулия Абатемарко, — ни одной стороне не удавалось набрать столько сил,
чтобы быть более мужественной. Но мы… Нам удалось быть мужественными на одну
минуту дольше.
* * *
— Марти, очень тебя прошу, дай нам еще малость своей
чудесной магии! Еще совсем немного! В животе у этого бедолаги сплошная каша,
вдобавок приправленная множеством проволочных колечек от кольчуги! Я ничего не
могу сделать, он дергается, словно рыба, которую потрошат живьем! Шани, черт
побери, держи крючки! Иоля! Спишь, язви тебя? Зажим! Заа-ажим!
Иоля глубоко вздохнула, с трудом сглотнула слюну,
заполнявшую рот. «Сейчас я грохнусь в обморок, — подумала она. — Не
выдержу, не вынесу больше этой вони, этой чудовищной мешанины запахов — крови,
блевотины, кала, мочи, содержимого кишок, пота, страха, смерти. Не выдержу
непрекращающегося крика, воя, скользких окровавленных рук, цепляющихся за меня,
словно я и верно их спасение, их бегство, их жизнь… Не перенесу бессмысленности
того, что мы здесь делаем. Потому что это бессмысленность. Одна огромная,
гигантская, бессмысленная бессмысленность.
Не перенесу усилий и усталости. Приносят все новых… И новых…
