— Ради кого? — запальчиво прервал он, совсем не
по-эльфьему. — Ради меня? Ради заточенных в твоем мире Aen Seidhe? Ты,
глупая девчонка! Ты желаешь это ради себя, ради себя ты приходишь сюда и
пытаешься мне отдаться. Потому что в этом твоя единственная надежда,
единственная спасительная соломинка. И скажу тебе еще: молись! Истово молись
своим человеческим идолам, божкам или тотемам. Ибо или я, или Аваллак'х и его
лаборатория. Поверь мне, я не хотел бы попасть в лабораторию и познать это
«или».
— Мне все равно, — сказала она глухо, скорчившись
на постели, — я согласна на все, лишь бы получить свободу. Чтобы иметь
наконец возможность освободиться от вас. Уйти. В мой мир, к моим друзьям.
— Твои друзья? — насмешливо спросил он. — Вот
они, твои друзья!
Он резко отвернулся и подсунул ей под нос запорошенное
наркотиком зеркало.
— Здесь твои друзья, — повторил он. —
Погляди, полюбуйся.
Он вышел, развевая распахнутыми полами шубы. Вначале в
мутном стекле она видела только собственное неясное отражение. Но почти тут же
зеркало посветлело, стало млечно-белым, заполнилось дымом. А потом возникло
изображение.
Йеннифэр, висящая в бездне, напрягшаяся, с руками, воздетыми
кверху. Рукава платья раскинуты, как крылья птицы. Волосы колеблются, между
ними шмыгают маленькие рыбки. Целые косяки искрящихся юрких рыбок. Некоторые
уже щиплют щеки и глаза. От ног Йеннифэр спускается ко дну озера веревка, на
конце веревки увязшая в иле и водорослях большая корзина с камнями. Наверху,
высоко, сверкает и поблескивает поверхность озера. Платье Йеннифэр колеблется в
том же ритме, что и волосы. Запыленную фисштехом поверхность зеркала затягивает
дым.
Геральт, стеклянисто-белый, с закрытыми глазами, сидит под
свисающими со скалы длинными сосульками, неподвижный, обледеневший. Наносимый
метелью снег быстро засыпает его. Белые волосы уже стали белыми льдинками,
белые сосульки уже свисают с бровей и ресниц, с губ. А снег все идет и идет,
все больше увеличивается сугроб, покрывающий ноги Геральта, все выше пушистые
холмики снега на его плечах. Вьюга воет и свистит…
Цири сорвалась с постели, с размаху ударила зеркалом о
стену. Треснула янтарная рамка, стекло разлетелось на миллион осколков.
Она узнавала, знала, помнила такого рода видения. Из своих
давних снов.
— Неправда все это! — крикнула она. — Ты
слышишь, Ауберон? Я не верю! Это неправда! Это всего лишь твоя злоба,
бессильная и хилая, как и ты сам! Твоя злоба…
Она опустилась на паркет. И расплакалась.
* * *
Цири подозревала, что у стен дворца есть уши. На следующее
утро она не могла отделаться от скользких взглядов, чувствовала за спиной
усмешки, ловила шепотки.
Аваллак'ха не было нигде. «Знает, — подумала
она, — знает, что случилось, и избегает меня. Заранее, еще прежде, чем я
встала, уплыл либо уехал куда-нибудь подальше со своей позлащенной эльфкой. Не
желает со мной разговаривать, не хочет признаться, что его план рухнул!»
Нигде не было и Эредина. Впрочем, это вполне нормально, он часто
уезжал со своими Dearg Ruadhri, Красными Всадниками.
Цири вывела Кэльпи из конюшни и поехала за реку. Все время
лихорадочно размышляла, не замечая вокруг ничего.
«Бежать отсюда. Не все ли равно, лживыми или правдивыми были
изображения в зеркале. Ясно одно: Йеннифэр и Геральт там, в моем мире. И там,
рядом с ними, мое место. Необходимо отсюда убежать, убежать немедленно. Должен
же найтись какой-то способ. Я вошла сюда сама, значит, должна сама и выйти.
Эредин говорил, что у меня дикий, стихийный магический дар, то же самое
подозревал и Высогота. Из Тор Зиреаэль, которую я исследовала детально, выхода
не было. Но, возможно, здесь есть и другая башня…»
Она посмотрела вдаль, на холм, на виднеющийся на нем
кромлех. «Запрещенный район, — подумала она. — Ха! Похоже, это очень
далеко. Пожалуй, туда меня Барьер не пропустит. Нечего и пытаться. Пойду по
течению реки. Туда я еще не ездила».
Кэльпи заржала, затрясла головой, резко брыкнулась. Не
позволила себя развернуть, пошла рысью в сторону холма. Цири изумилась
настолько, что несколько мгновений не реагировала, позволяя кобыле бежать. Лишь
потом крикнула и натянула поводья. Кэльпи поднялась на дыбы, заржала, мотнула
крупом и пошла галопом. Туда же.
Цири больше не удерживала ее, не пыталась управлять. Она
была безгранично удивлена. Но достаточно хорошо знала Кэльпи. У кобылы был
норов, однако не такой уж дурной! Подобное ее поведение должно было что-то
означать.
Кэльпи пошла медленнее, перешла на рысь. Она бежала по
прямой к увенчанной кромлехом вершине холма.
«Примерно одно стае, — подумала Цири. — Сейчас
начнет действовать Барьер».
Кобыла вбежала на каменистую площадку между плотно стоящими
омшелыми и потрескавшимися монолитами, вырастающими из гущи усеянных колючками
кустов ежевики, и остановилась как вкопанная. Единственное, что у нее
двигалось, были уши.
Цири попыталась ее завернуть. Сдвинуть с места. Напрасно.
Если б не жилы, пульсирующие на горячей лошадиной шее, она могла б поклясться,
что сидит не на живой лошади, а на статуе. Внезапно что-то коснулось ее спины.
Что-то острое, что-то, что проткнуло одежду и болезненно укололо. Она не успела
обернуться. Из-за камней без единого звука появился единорог рыжей масти и
решительно сунул ей рог под мышку. Сильно. Резко. Она почувствовала, как по
боку течет теплая струйка крови.
С другой стороны выдвинулся еще один единорог. Этот был
совершенно белый, от краешков ушей до кончика хвоста. Только ноздри розовые, а
глаза черные.
Белый единорог приблизился. Медленно, очень медленно положил
голову ей на лоно. Возбуждение было столь сильным, что Цири охнула.
Я вырос, — прозвучало у нее в голове. — Вырос,
Звездоокая. Тогда, в пустыне, я не знал, как мне следует себя вести. Теперь уже
знаю.
— Конек? — ахнула она, все еще болтаясь на двух
колющих ее рогах.
Меня зовут Иуарраквакс. Ты помнишь меня, Звездоокая?
Помнишь, как лечила меня? Спасала?
Он отступил, повернулся боком. Она увидела шрам у него на
ноге. И узнала. Она помнила.
— Конек! Это ты! Но ведь ты был совсем другой масти!!!
Я вырос.
В голове неожиданная путаница, шепоты, голоса, крики,
ржание. Рога отошли назад. Она увидела, что второй единорог, тот, что стоял у
нее за спиной, синий в яблоках.
Старшие учатся тебе, Звездоокая. Они учатся тебе через меня.
Еще немного, и они смогут разговаривать с тобой. Сами скажут, чего от тебя
хотят.
