— А мне-то что? — проворчала она. — Мы
договорились. Вы, я думаю, научились у краснолюдов, ваших побратимов, что такое
контракт? Я свое сделала! Отдалась! Какое мне дело, что он не может или не
хочет? Мне без разницы, что это — старческая немощь или я его не привлекаю.
Может, он брезгует Dh'oine? Может, как Эредин, видит во мне только самородок в
куче перегноя?
— Надеюсь, — лицо Аваллак'ха, небывалое дело,
изменилось и сморщилось, — надеюсь, ты не сказала ему ничего подобного?
— Не сказала. Хоть и очень хотелось.
— Остерегайся. Ты не знаешь, чем рискуешь.
— Мне все едино. Я заключила контракт. Или выполняйте
условия, или разрываем уговор и я становлюсь свободной.
— Берегись, Зиреаэль, — повторил он, указывая на
статуэтку капризничающего малыша. — Не будь такой, как этот мальчик. Следи
за своими словами. Старайся понять. А если чего-то не понимаешь, ни в коем
случае не действуй опрометчиво. Помни: время не играет никакой роли.
— Неправда!
— Не будь, пожалуйста, строптивым ребенком. Повторяю
еще раз: наберись терпения. Потому что это твой единственный шанс получить
свободу.
— Да неужто? — чуть не закричала она. —
Начинаю сомневаться! Начинаю подозревать, что ты обманул меня! Что все вы меня
обманули…
— Я обещал тебе, — лицо Аваллак'ха оставалось
таким же мертвым, как камень статуй, — что ты вернешься в свой мир. Я дал
слово. Подвергать слово сомнению — тяжкая обида для Aen Elle. Чтобы от нее
уберечься, я предлагаю окончить разговор.
Он хотел уйти, но она преградила ему путь. Его аквамариновые
глаза превратились в щелочки, и Цири поняла, что имеет дело с очень опасным
эльфом. Но отступать было поздно.
— Очень уж это по-эльфьему, — прошипела
она, — оскорбить и не давать возможности отыграться.
— Берегись, Ласточка.
— Послушай! — Она гордо вскинула голову. —
Ваш Король Ольх с задачей не справился. Это более чем ясно. Не имеет значения,
в нем ли причина, или во мне. Но я желаю выполнить договор и покончить с этим
раз и навсегда. Так пусть того ребенка, который вам так необходим, заделает мне
кто-нибудь другой.
— Ты даже не понимаешь, что говоришь!
— А если причины во мне, — проговорила она с той
же интонацией, с тем же выражением лица, — значит, ты ошибся, Аваллак'х.
Притащил в свой мир не того, кого надо.
— Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль.
— Если же, — крикнула она, — все вы мною
брезгуете, то воспользуйтесь методами скотоводов, выращивающих осломулов! Что,
не знаешь? Жеребцу показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляют
ослицу!
Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушел
по аллее.
— А может, ты сам? — рявкнула она. — Хочешь,
отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?!
В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулись
к ее шее и сжали, словно стальные клещи. Она поняла, что стоит ему захотеть, и
он удушит ее как цыпленка.
Но он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза.
— Кто ты такая, — спросил необыкновенно
спокойно, — что осмеливаешься бесчестить ее имя? Кто ты такая, что
осмеливаешься осыпать меня оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Ты
не дочь Лары. Ты дочь Крегеннана, бездумная, невежественная, самовлюбленная Dh'oine,
прямо-таки типичный представитель расы, которая ничего не понимает, но
стремится все разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением,
измарать и испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь,
отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе,
достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней!
Он отвернулся. Цири поборола спазм.
— Аваллак'х…
Взгляд.
— Прости меня. Я вела себя бездумно и низко. Подло.
Прости меня, Аваллак'х. И если можешь — забудь. Он подошел к ней. Обнял.
— Я уже забыл, — тепло проговорил он. — Не
будем к этому возвращаться.
Когда вечером она вошла в королевские покои, умытая и
причесанная, Ауберон Муиркетах сидел за столом, склонившись над шахматной
доской. Он молча приказал ей сесть напротив.
И выиграл за девять ходов.
Следующую партию она играла белыми, а он выиграл за
одиннадцать ходов.
Только тогда он поднял глаза — светлые необыкновенные глаза.
— Разденься, пожалуйста.
В одном его нельзя было упрекнуть — он был деликатен и
нисколько не торопился.
Когда — как и в прошлый раз — он поднялся с ложа и молча
ушел, Цири приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть.
А когда окна посветлели от зари и она наконец уснула, ей
приснился очень странный сон.
* * *
Высогота, склонившись, отряхивает от росы ловушку на ондатр.
Шумят тронутые ветром камыши.
Я чувствую себя виновным, Ласточка. Это я подсказал тебе
идею безумной эскапады. Показал путь к той проклятой Башне.
— Не упрекай себя, Старый Ворон. Если б не Башня, меня
схватил бы Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности.
Здесь ты не в безопасности.
Высогота выпрямляется.
За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающие
из трав, словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ. На одном из
холмов огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветер
рвет и развевает черные волосы женщины.
Горизонт полыхает молниями.
Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя Старшей Крови,
девочка, вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение.
Предназначенная и сама являющаяся Предназначением. Из-за закрытых дверей Хаос
протягивает к тебе свои когти, по-прежнему не зная. станешь ли ты его орудием,
или помехой в его планах. Не зная, не сыграешь ли ты случайно роль песчинки в
шестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделать
все, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны.
Высогота наклоняется. За его спиной небо полыхает заревом
пожаров. По равнине галопом мчатся тысячи всадников. Всадников в красных
плащах.
Dearg Rundhri.
