— Каждое утро все они собирались на кухне в нижнем
этаже замка Боклер. Кухарь любил их, сам не зная почему. Всегда что-нибудь
подносил им настолько обильное и настолько вкусное, что завтрак обычно
затягивался на два, порой и на три часа. Я не раз ела с ними вместе с
Геральтом. Поэтому знаю, какие абсурдные разговоры они привыкли вести.
* * *
По кухне, опасливо ступая когтистыми лапками, расхаживали
две курицы — одна черная, другая пестрая. Поглядывая на завтракающую компанию,
куры склевывали с пола крошки.
Компания, как и каждое утро, собралась в дворцовой кухне.
Кухарь любил их, неизвестно почему. Всегда у него находилось для них что-нибудь
вкусненькое. Сегодня это были яичница, супчик на мучной закваске, тушеные
баклажаны, кроличий паштет, половинка гуся и колбаса со свеклой, а ко всему
прочему — большой кусок козьего сыра. Ели с аппетитом, в молчании. Не считая
Ангулемы, которая молчать не умела.
— А я вам говорю: для начала устроим здесь бордель. А
когда уже сделаем все, что надо сделать, вернемся и устроим дом разврата. Я
осмотрела место. Здесь есть все. Одних только цирюлен насчитала девять да восемь
аптек. А вот бордель всего один. И никакой конкуренции. Мы откроем более
роскошный. Купим одноэтажный домик с садиком…
— Смилуйся, Ангулема.
— Исключительно для почтенной клиентуры. Я буду
бордель-маман. Уверяю вас, мы зашибем здесь хорошие денежки и заживем не хуже
шикарных господ. В конце концов меня изберут советницей, и тогда-то уж я вам
наверняка не дам помереть, потому что как только меня изберут, так я изберу
вас, не успеете и оглянуться…
— Ангулема, ну пожалуйста… Отведай бульон с паштетом.
Некоторое время стояла тишина.
— На что нынче охотишься, Геральт? Трудная работа?
— Очевидцы, — ведьмак поднял голову над
тарелкой, — дают противоречивые описания. Следовательно, либо прыскирник,
а значит, работа предстоит достаточно трудная, либо делихон, то есть — средней
трудности, или же нажемпик, то есть — сравнительно легкая. А может выйти и так,
что работа и вовсе легкая, потому что последний раз чудовищ видели перед
Ламмасом прошлого года. Они могли перебраться из Помероля за тридевять земель.
— Чего им и желаю, — сказала Фрингилья, обгладывая
гусиное бедрышко.
— А как там, — неожиданно переменил тему
ведьмак, — у Лютика? Я видел его так давно, что все сведения о нем черпаю
из распеваемых в городе пашквилей.
— У нас положение не лучше, — улыбнулся, не разжимая
губ, Регис. — Знаем только, что наш поэт уже вступил с госпожой княгиней
Анарьеттой в отношения столь близкие, что позволяет себе даже при свидетелях
достаточно фамильярно именовать ее Ласочкой.
— Точненько бьет, — сказала с набитым ртом
Ангулема. — У госпожи княгини действительно какой-то ласочкин нос. Не
говоря уж о зубах.
— Идеальных людей не бывает, — сощурилась
Фрингилья.
— Правда ваша, тетечка.
Куры, черная и пеструшка, обнаглели настолько, что принялись
клевать башмаки Мильвы. Лучница отогнала их пинком и выругалась. Геральт уже
давно приглядывался к ней. Теперь решился.
— Мария, — сказал он серьезно, даже сурово. —
Я знаю, что наши беседы трудно назвать серьезными, а шутки — изысканными. Но
тебе вовсе не обязательно демонстрировать нам столь уж кислую мину. Что-нибудь
случилось?
— Именно что случилось, — сказала Ангулема.
Геральт успокоил ее резким взглядом. Слишком поздно.
— Да что вы знаете? — Мильва резко встала, чуть не
повалив стул. — Ну, что вы знаете-то? Чтоб вас бес разорвал и холера! В
задницу меня поцелуйте все вы. Все! Ясно?!
Она схватила со стола кубок, осушила до дна, потом, не
задумываясь, хватила им об пол. И выбежала, хлопнув дверью.
— Дело очень даже серьезное, — подтвердил
Регис. — Не ожидал я от нашей милой лучницы столь экстремальной реакции.
Как правило, так ведет себя тот, кому, простите за вульгаризм, дают от ворот
поворот. Но в данном конкретном случае имело место явление, я бы сказал,
обратного характера.
— О чем, гуль вас раздери, вы говорите? — занервничал
Геральт. — А? Может, кто-нибудь скажет наконец, в чем тут дело?
— Не в чем, а в ком. В бароне Амадисе де Трастамаре.
— Рябомордом охотнике?
— В нем самом. Он признался Мильве в любви. Три дня
назад на охоте. Он ее уже месяц как на охоту таскает…
— Одна охота, — Ангулема бесстыже сверкнула
зубками, — продолжалась два дня. С ночевкой в охотничьем домике, понял?
Даю голову на…
— Замолкни, девушка. Говори, Регис.
— Торжественно и формально он просил ее руки. Мильва
отказала, кажется, в достаточно резкой форме. Барон казался человеком
рассудительным, однако воспринял отказ как незрелый юноша, надулся и
незамедлительно выехал из Боклера. А Мильва с тех пор ходит как пыльным мешком
пришибленная.
— Слишком уж мы тут засиделись, — буркнул
ведьмак. — Слишком.
— И кто это говорит? — произнес молчавший до тех
пор Кагыр. — Кто это говорит?
— Простите. — Ведьмак встал. — Поговорим,
когда вернусь. Управляющий виноградником Помероль ждет меня. А точность —
вежливость ведьмаков.
* * *
После бурного бегства Мильвы и ухода ведьмака оставшиеся
завтракали в молчании. По кухне, пугливо ступая когтистыми лапками, расхаживали
две курицы, одна черная, другая пестрая.
— Есть у меня, — заговорила наконец Ангулема,
поднимая на Фрингилью глаза поверх тарелки, которую протирала корочкой
хлеба, — одна проблема.
— Понимаю, — кивнула чародейка. — Ничего
страшного. И давно была последняя менструация?
— Да ты что! — Ангулема вскочила, переполошив
кур. — Ничего похожего! Дело совсем в другом.
— Ну, так слушаю.
— Геральт хочет меня здесь оставить, когда отправится в
Дальнюю дорогу.
— Ого!
— Не перебивай меня, ладно? Я хочу ехать с ним, с
Геральтом, потому как только с ним я не боюсь, что Одноглазый Фулько снова меня
сцапает здесь, в Туссенте…
— Ангулема, — прервал ее Регис. — Не сотрясай
попусту воздух. Мазель Виго слушает, но не слышит. Она занята только одним:
отъездом ведьмака.
