Когда она умирала от страха.
Сейчас она тоже умирает от страха. До конца жизни она будет
умирать от страха. Потому что тот, кто однажды не переборол в себе трусости,
будет умирать от страха до конца своих дней».
Пальцы, которыми Трисс вцепилась в ее рукав, были будто
стальные. Йеннифэр с величайшим трудом высвободилась от их хватки.
— Хочешь — беги! — крикнула она. — Схоронись
за юбками твоей Ложи! Мне есть что защищать! Мне есть кого защищать! Я не
оставлю Цири одну! И Геральта!
— Прочь, голодрань! С дороги, если вам шкура дорога!
Толпа, отсекающая Йеннифэр от лошади, попятилась перед молниями, вылетающими из
ее глаз и рук. Йеннифэр тряхнула головой, рассыпала черные локоны. Теперь она
превратилась в фурию, в ангела смерти, карающего ангела смерти с огненным
мечом.
— Вон, прочь с дороги, пошли по домам, хамы! —
взвизгнула она, иссекая толпу пламенным бичом. — Прочь! Иначе искромсаю
огнем, как скотов!
— Это всего одна ведьма, люди! — раздался из толпы
звучный металлический голос. — Единственная психованная эльфья колдунья!
— Она одна! Вторая-то сбежала! А ну-ка, ребя, живо за
камнями!
— Смерть нелюдям! Горе чаровнице!
— Бей-убивай!
Первый камень просвистел у нее рядом с ухом. Второй ударил
по руке. Йеннифэр покачнулась. Третий попал прямо в лицо. Боль вспыхнула огнем
в глазах и накрыла все черным бархатом.
* * *
Она очнулась, застонала от боли. Оба предплечья и кисти рук
разрывала боль. Она потянулась, ощущая толстый слой бинтов. Снова застонала —
глухо, отчаянно. От обиды, что это не сон. И от обиды, что ничего не
получилось.
— Не получилось, — сказала сидящая рядом с
кроватью Тиссая де Врие.
Йеннифэр хотела пить. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь хотя
бы смочил ей губы, покрытые липким налетом. Но не просила. Гордость не
позволяла.
— Не получилось, — повторила Тиссая де
Врие. — Но не потому, что ты не старалась. Ты резала хорошо и глубоко.
Поэтому я и сижу сейчас рядом. Если б это был всего лишь кукольный театрик,
дурацкая и дурная демонстрация, то я могла бы лишь презирать тебя. Но ты резала
глубоко. И всерьез.
Йеннифэр тупо глядела в потолок.
— Я займусь тобой, девочка. Мне кажется, дело стоит
того. А ведь придется над тобой поработать, ох, придется. Придется не только
выпрямлять позвоночник и лопатку, но и вылечить руки. Перерезая сосуды, ты
перерезала и сухожилия. А руки чародейки — серьезный инструмент, Йеннифэр.
Влага на губах. Вода.
— Будешь жить. — Голос Тиссаи деловой, серьезный,
даже суровый. — Еще не пришло твое время. Когда придет, ты вспомнишь этот
день.
Йеннифэр жадно высасывала влагу с обернутой мокрым бинтом
палочки.
— Я займусь тобой, — повторила Тиссая де Врие,
мягко касаясь ее волос. — А теперь… Мы здесь одни. Без свидетелей. Никто
не увидит, а я никому не скажу. Плачь, девочка. Выплачься. Выплачься последний
раз. Потом тебе уже нельзя будет плакать. Нет зрелища более жалкого, чем
плачущая чародейка.
* * *
Она очнулась, раскашлялась, отхаркнула, выплюнула кровь.
Кто-то волочил ее по земле. Трисс. Она узнала по аромату духов. Неподалеку
звенели по брусчатке подковы, дрожал крик. Йеннифэр увидела наездника в
доспехах и белой накидке с красным шевроном, с высоты копейного седла
охаживающего толпу кнутом. Летящие из толпы камни бессильно отскакивали от лат
и забрала. Конь ржал, рвался.
Йеннифэр чувствовала, что вместо верхней губы у нее огромная
картофелина. По крайней мере один передний зуб был сломан или выбит, болезненно
царапал язык.
— Трисс… — еле выговорила она. — Телепортируй
нас отсюда!
— Нет, Йеннифэр. — Голос у Трисс был очень спокойный.
И очень холодный.
— Нас убьют.
— Нет, Йеннифэр. Я не убегу. Не спрячусь за юбки Ложи.
И не бойся, не свалюсь в обморок от страха, как под Содденом. Я переломлю это в
себе. Уже переломила!
Недалеко от начала улочки, в изломе обомшелых стен,
громоздилась большая куча перегноя, навоза и отбросов. Солидная была куча.
Можно сказать — холм.
Толпе наконец удалось зажать и лишить подвижности рыцаря и
его коня. Его со страшным грохотом повалили на землю, толпа заползла на него,
будто вши, прикрыла копошащейся массой.
Трисс, втянув за собой Йеннифэр, поднялась на кучу отбросов,
воздела кверху руки. Прокричала заклинание, прокричала с настоящей яростью. Так
пронзительно, что толпа на долю секунды замерла и утихла.
— Нас убьют. — Йеннифэр сплюнула кровь. —
Точно…
— Помоги мне! — Трисс на мгновение прервала
декламацию. — Помоги мне, Йеннифэр. Пустим на них Перон Альзура…
«И прикончим пятерых-шестерых, — подумала
Йеннифэр. — А потом оставшиеся разорвут нас на куски. Но хорошо, Трисс,
как хочешь. Если ты не убегаешь, то не увидишь, как убегаю я».
Она присоединилась. Теперь они кричали вдвоем.
Толпа несколько мгновений таращилась на них, но быстро
пришла в себя. Вокруг чародеек снова засвистели камни. Совсем рядом с виском
Трисс пролетело брошенное копье. Трисс даже не шелохнулась.
«Это вообще не действует, — подумала Йеннифэр, —
наши чары не действуют совсем. Нам не удастся произнести Перон Альзура.
Утверждают, что у Альзура голос был подобен колоколу и дикция оратора. А мы
пищим и бормочем, путая ритмику и слова… Нет, слишком это для нас сложно…»
Она готова была остановиться, сконцентрировать остатки сил
на каком-нибудь другом заклинании, способном либо телепортировать их обеих,
либо угостить напирающий сброд — пусть даже только на секунду — чем-нибудь малоприятным.
Но оказалось, что в этом нет нужды.
Небо внезапно потемнело, над городом заклубились тучи. Стало
чертовски мрачно. И повеяло холодом.
— Эй, — простонала Йеннифэр, — похоже,
наделали мы дел.
* * *
— Разрушительное Градобитие Меригольд, — повторила
Нимуэ. — В принципе — название неформальное, это волшебство никогда не
было зарегистрировано официально, потому что после Трисс повторить его не
удавалось никому. По самым прозаическим причинам. У Трисс тогда был искалечен
рот, и она произносила слова неразборчиво. Кроме того, злые языки утверждают,
будто язык у нее заплетался от страха.
