— Ты не едешь на встречу с любовником, Трисс, —
продолжала Йеннифэр. — Я не настолько благородна и не столь глупа, чтобы
предоставить тебе такую возможность, а ему искушение. Только один раз, сегодня,
а потом я позабочусь, чтобы у вас обоих не было ни искушений, ни возможностей.
Но сегодня я не откажу себе в сладком и извращенном удовольствии. Он знает о
сыгранной тобой роли. И поблагодарит за это своим знаменитым взглядом. А я буду
смотреть на твои дрожащие губы и трясущиеся руки, буду слушать твои неловкие
извинения и оправдания. И знаешь что, Трисс? Я буду млеть от удовольствия.
— Я знала, — буркнула Трисс, — что ты этого
не забудешь, что станешь мне мстить. Я пошла на это, потому что действительно
виновата. Но одно я должна тебе сказать, Йеннифэр. Не очень-то рассчитывай на
то, что тебе удастся млеть от удовольствия! Он умеет прощать.
— То, что сделано ему, верно, — прищурилась
Йеннифэр. — Но он никогда не простит тебе того, что вы сделали Цири. И
мне.
— Возможно, — сглотнула Трисс. — Возможно, и
не простит. Особенно если ты приложишь к этому руку. Но измываться не будет
наверняка. До этого он не унизится.
Йеннифэр хлестнула лошадь нагайкой. Лошадь заржала, встала
на дыбы, заплясала так, что чародейка покачнулась в седле.
— Хватит препираться, — проворчала она. — И
будь скромнее, ты, наглая шантрапа! Это мой мужчина, мой, и только мой!
Понимаешь? И прекрати разговоры о нем, и перестань думать о нем, и кончай
восхищаться его благородным характером… Сейчас же, немедленно! Ох, до чего ж
мне хочется схватить тебя за твои рыжие космы…
— Только попробуй! — крикнула Трисс. — Только
попробуй, обезьяна, и я выцарапаю тебе глаза! Я…
Они замолкли, увидев Цири, мчащуюся к ним во весь опор в
туче пыли. И сразу, еще прежде, чем Цири подъехала, поняли, что их ожидает.
Поверх домишек уже близкого пригорода взвились красные языки
пламени, клубами повалил дым. До чародеек долетел далекий крик, гул, похожий на
бренчание назойливых мух, на гудение обозленных шмелей. Крик разбухал,
усиливался, контрапунктируемый отдельными высокими выкриками.
— Что там, язви их, происходит? — Йеннифэр
поднялась на стременах. — Нападение? Пожар?
— Геральт… — вдруг простонала Цири, становясь
белее веленевой бумаги. — Геральт!
— Цири! Что с тобой?
Цири подняла руку, и чародейки увидели кровь, стекающую по
ее ладони, по линии жизни.
— Круг замкнулся, — прошептала девушка, закрывая
глаза. — Меня ранила игла из Шаэрраведда, и змей Уроборос вонзил зубы в
собственный хвост. Я еду, Геральт! Я еду к тебе! Я не оставлю тебя одного!
Прежде чем чародейки успели запротестовать, девушка
развернула Кэльпи и моментально пошла в галоп.
Им достало ума тут же послать вперед своих лошадей. Но их
лошади не могли состязаться с Кэльпи.
— Что такое?! — крикнула Йеннифэр, глотая
ветер. — Что происходит?
— Ты же знаешь! — рыдала Трисс, мчась
рядом. — Гони, Йеннифэр!
Не успели они еще влететь в узкие улочки пригорода, не
успели миновать бегущих навстречу первых паникующих обитателей города, а
Йеннифэр уже совершенно четко представила себе, что происходит впереди, знала,
что в Ривии не пожар, знала, что на Ривию не напали вражеские войска. Нет! Она
знала, что в Ривии бушует погром. Йеннифэр знала уже, что предчувствовала Цири,
куда — и к кому — она мчится. Знала Йеннифэр и то, что не сможет ее догнать.
Это было исключено. Через массу сбившегося в паникующую толпу народа, перед
которой им с Трисс пришлось так резко осадить лошадей, что они лишь чудом не
перелетели через конские головы, Кэльпи просто-напросто перемахнула. Копыта
кобылы сбили при этом несколько капюшонов и шапок.
— Цири, стой!
Они и сами не заметили, как оказались уже в лабиринте
улочек, забитых мечущейся и воющей толпой. С мчащейся во весь опор лошади
Йеннифэр видела валяющиеся в канавах тела, видела убитых, повешенных за ноги на
столбах, балках. Видела корчащегося на земле краснолюда, которого пинали ногами
и били палками, видела другого, которого уродовали донышками разбитых бутылок.
Слышала рев истязающих, крики и вой истязаемых. Видела, как сомкнулась толпа
над выброшенной из окна женщиной, как замелькали колья в руках обезумевших,
потерявших человеческий облик людей.
Толпа густела, рев нарастал. Чародейкам показалось, что
расстояние между ними и Цири уменьшается. Очередной преградой на пути Кэльпи
оказалась группка растерявшихся алебардистов, которых вороная кобыла приняла за
ограду и перемахнула через них, сбив с одного плоский каплан.
[86]
Остальные
присели от страха.
Не сбавляя скорости, они вылетели на площадь. Здесь было
черным-черно от людей. И дыма. Йеннифэр сообразила, что Цири, безошибочно
ведомая пророческим инстинктом, направляется к самому ядру, в самую гущу
происходящего. В самый огонь пожаров, туда, где бушевало и буйствовало
убийство.
На улице, в которую они свернули, шел яростный бой.
Краснолюды и эльфы защищали наваленную наспех баррикаду, обороняли уже
обреченные позиции, падали и погибали под напором наваливающейся на них воющей
толпы. Цири вскрикнула, прижалась к лошадиной шее. Кэльпи взвилась и перелетела
над баррикадой, как гигантская черная птица.
Йеннифэр ворвалась в толпу, резко осадила лошадь, сбив при
этом нескольких человек. Ее стащили с седла прежде, чем она сумела крикнуть.
Получила чем-то по спине, по крестцу, по затылку. Упала на колени, увидела
волосатого типа в сапожническом фартуке, собирающегося ее пнуть.
Йеннифэр уже была по горлышко сыта такими субчиками, которые
пинают.
Из ее растопыренных пальцев вырвался синий шипящий огонь,
бичом прошелся по лицам, телам и рукам окружающих людей. Запахло горелым мясом,
на мгновение сквозь общий рык и гвалт пробились рев и визги боли.
— Ведьма! Эльфья ведьма! Чародейка!
Второй тип подскочил к ней с занесенным топором. Йеннифэр
ударила его огнем прямо в лицо, глазные яблоки лопнули, закипели и с шипением
вылились на щеки.
Немного поредело. Кто-то схватил ее за руку, она рванулась,
готовая жечь и палить, но это была Трисс.
— Бежим отсюда, Йенна… Бе… жим…
«Я уже слышала ее, слышала такой голос, — пронеслось в
голове Йеннифэр, — слова, которые выговаривают губы, словно деревянные, не
увлажненные даже капелькой слюны. Губы, парализованные страхом, дрожащие от
охватившей паники. Я слышала ее голос. На Содденском Холме.
