Водку разлили по кубкам в тишине и возвышенности духа.
Взглянули друг другу искренне в глаза и выпили. С не меньшей возвышенностью
духа. Ярпен Зигрин откашлялся, обвел взглядом слушателей, удостоверился, что
все достаточно сосредоточенны и возвышенны.
— Прогресс, — проговорил он торжественно, —
будет освещать мрак, ибо для того прогресс и существует, как, к примеру, жопа
для… сранья. Будет все светлей, все меньше мы будем бояться темноты и
притаившегося в ней Зла. Придет, быть может, и такой день, когда мы вообще
перестанем верить, что в этой темноте что-то затаилось. Будем высмеивать такие
страхи. Называть их ребячеством. Стыдиться их! Но всегда, всегда будет
существовать тьма. И всегда в темноте будет Зло, всегда в темноте будут клыки и
когти, убийство и кровь. И всегда будут необходимы ведьмаки.
* * *
Они сидели задумчивые и молчаливые, погруженные в мысли так
глубоко, что не обратили внимания на неожиданно усилившийся шум и гомон города,
гневный, зловещий, набирающий силу, как гудение растревоженных ос.
Почти не заметили, как по тихому и пустынному приозерному
бульвару пронеслась одна фигура, вторая, третья.
В тот момент, когда над городом взвился рев, двери корчмы «У
Вирсинга» с треском распахнулись и внутрь влетел молодой краснолюд, весь
красный от усилия и с трудом хватающий воздух.
— В чем дело? — поднял голову Ярпен Зигрин.
Краснолюд, все еще не в силах набрать воздуха, указал рукой в сторону
городского центра. Глаза у него были дикие.
— Вдохни поглубже, — посоветовал Золтан
Хивай. — И говори, в чем дело?
* * *
Впоследствии говорили, что трагические события в Ривии были
явлением совершенно случайным, что это была реакция спонтанная, внезапная
вспышка праведного гнева, которую невозможно было предвидеть, порожденная
взаимной враждебностью и взаимным нерасположением людей, краснолюдов и эльфов.
Говорили, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия началась с их
стороны. Что краснолюдский перекупщик оскорбил молодую дворянку, Надю Эспозито,
послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же на защиту дворянки
кинулись ее друзья, краснолюд-де, скликал своих соплеменников. Началась
потасовка, потом драка мгновенно охватила весь базар. Драка, а затем битва
переродились в бойню, в массированное нападение людей на занимаемую нелюдьми
часть пригорода в районе Вязово. За неполный час — с момента бойни на базаре и
до вмешательства магов — погибли сто восемьдесят четыре жителя, причем половину
жертв составляли женщины и дети.
Аналогичную версию случившегося приводит в своей работе
профессор Эммерих Готтшальк из Оксенфурта.
Но были и такие, которые утверждали совсем другое. Какая уж
тут спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная вспышка, вопрошали
они, если за несколько минут до событий на базаре на улицах появились телеги, с
которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный и праведный
гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и активными во время резни были
люди, которых никто ранее не знал и которые прибыли в Ривию неведомо откуда
лишь за несколько дней до событий? А потом исчезли неведомо куда… Почему армия
вмешалась так поздно? И вначале так вяло?
Другие ученые пытались отыскать в ривских событиях след
нильфгаардской провокации, а были и такие, которые утверждали, будто все это
устроили сами краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг
друга, чтобы очернить людей.
Среди голосов серьезных ученых совершенно затерялась весьма
смелая теория некоего молодого и эксцентричного магистра, который — пока его не
утихомирили — утверждал, будто события в Ривии были следствием не заговоров и
не деятельности тайных сообществ, а обычнейших и весьма распространенных
свойств местного населения: темноты, ксенофобии, хамской жестокости и
глубочайшего скотства.
А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали
говорить.
* * *
— В подвал! — повторил ведьмак, беспокойно
прислушиваясь к быстро приближающемуся реву и крикам толпы. — Краснолюды —
в подвал. К черту ваше дурацкое геройство!
— Ведьмак! — охнул Золтан, сжимая топорище. —
Я не могу… Там погибают мои братья…
— В подвал! Подумай об Эвдоре Брекекекс. Хочешь, чтобы
она овдовела еще до свадьбы?
Аргумент подействовал. Краснолюды спустились в подвал.
Геральт и Лютик прикрыли вход соломенной рогожкой. Вирсинг, обычно бледный,
теперь был белый. Как сметана.
— Я видел погром в Мариборе, — выдохнул он, глядя
на вход в подвал. — Если их там найдут…
— Отправляйся на кухню.
Лютик тоже был бледен. Геральт не очень этому удивлялся. В
нечленораздельном и монотонном до того реве, доходившем до них, зазвучали
отдельные ноты. Такие, при звуке которых волосы вставали дыбом.
— Геральт, — простонал поэт. — Я немного
похож на эльфа…
— Не будь идиотом.
Над крышами расцвели клубы дыма. А с улочки вылетели
беглецы. Краснолюды. Обоего полу.
Двое, не раздумывая, прыгнули в озеро и поплыли, резко
буравя воду, прямо на плес. Остальные разбежались. Часть свернула к корчме.
Из улицы выперла толпа. Она бежала быстрее краснолюдов. Эту
гонку выигрывала жажда убийства.
Крики убиваемых сверлили уши, зазвенели цветные стекла в
окнах корчмы. Геральт почувствовал, как у него начинают дрожать руки.
Одного краснолюда буквально разорвали на части. Другого,
поваленного на землю, за несколько секунд превратили в кровавое месиво. Женщину
закололи вилами и пиками, ребенка, которого она защищала до конца, просто
растоптали, раздавили ударами каблуков.
Трое — краснолюд и две женщины — бежали прямо к корчме. За
ними гналась ревущая толпа.
Геральт глубоко вздохнул. Поднялся. Встал. Чувствуя на себе
полные ужаса взгляды Лютика и Вирсинга, снял с полки над камином сигилль, меч,
выкованный в Махакаме, в кузнице самого Рундурина.
— Геральт… — душераздирающе застонал поэт.
— Ладно, — сказал ведьмак, направляясь к
выходу. — Но это последний раз! Пусть меня удар хватит, это действительно
будет последний раз!
Он вышел на крыльцо, а с крыльца уже прыгнул, быстрым
взмахом рассек надвое верзилу в одежде каменщика, замахнувшегося на женщину
кельмой. Следующему отсек руку, вцепившуюся в волосы другой женщины. Топчущих
поверженного на землю краснолюда разделал двумя резкими косыми ударами.
