Ярпен Зигрин погладил бороду, жирную от вытекающего из
улиток чесночно-пряного масла.
— Оч-ч-чень это даже хорошо сказано, ведьмак, —
согласился он. — И, как сказала молоденькая Керо королю Вриданку при их
первом общении, «недурная штучка, но есть ли у нее какое-то практическое
применение?».
— Суть существования, — ведьмак не
улыбался, — и оправдание существования ведьмаков поколеблены, поскольку
борьба Добра со Злом теперь идет на другом поле боя и ведется совершенно иначе.
Зло перестало быть хаотичным. Перестало быть слепой и стихийной силой, против
которой призван был выступать ведьмак, мутант, столь же убийственный и столь же
хаотичный, как и само Зло. Сегодня Зло правит законами — ибо законы служат ему.
Оно действует в соответствии с заключенными мирными договорами, поскольку о
нем, Зле, подумали, заключая эти договоры.
— Ты видел поселенцев, которых гнали на юг, —
догадался Золтан Хивай.
— Не только, — серьезно добавил Лютик. — Не
только.
— Ну и что? — Ярпен Зигрин уселся поудобнее,
сложил руки на животе. — Каждый что-нибудь да видел. Каждого что-нибудь
когда-нибудь достало, каждый когда-нибудь ненадолго или надолго потерял
аппетит. Или сон. Так бывает. Так бывало. И так будет. Больше философии, как и
сока из этих вот ракушек, сколь ни жми, не выжмешь. Потому как больше там и
нет. Что тебе не нравится, ведьмак? Перемены, которые совершаются в мире?
Развитие? Прогресс?
— Возможно.
Ярпен долго молчал, глядя на ведьмака из-под кустистых
бровей. Наконец сказал:
— Прогресс — навроде стада свиней. Так и надо на этот
прогресс смотреть, так его и следует расценивать. Как стадо свиней, бродящих по
гумну и двору. Факт существования стада приносит сельскому хозяйству выгоду.
Есть рульки, есть солонина, есть холодец с хреном. Словом — польза! А посему
нечего нос воротить потому, мол, что всюду насрано.
Какое-то время все молчали, взвешивая на весах души и
совести различные серьезные вопросы и проблемы.
— Надо выпить, — сказал наконец Лютик. Возражений
не последовало.
* * *
— Прогресс, — проговорил в тишине Ярпен
Зигрин, — будет, по большому счету, рассеивать тьму. Тьма отступит перед
светом. Но не сразу. И наверняка не без борьбы.
Геральт, глядевший в окно, улыбнулся собственным мыслям и
мечтам.
— Тьма, о которой ты говоришь, — сказал он, —
это состояние духа, а не материи. Для борьбы с подобным необходимо вышколить
совершенно других ведьмаков. И самое время начать.
— Начать переквалифицироваться? Ты это имел в виду?
— Совсем не это. Меня лично ведьмачество больше не
интересует. Я, как говорится, ухожу на заслуженный отдых.
— Как же, уходишь!
— А вот так же! Я покончил с ведьмачеством. Совершенно
серьезно.
Наступила долгая тишина, прерываемая яростным мявом котят,
которые под столом царапались и грызлись, верные законам своего рода, для
которого игра без боли — не в радость.
— Ты покончил с ведьмачеством, — протяжно повторил
наконец Ярпен Загрин. — «Прямо и сам не знаю, что об этом думать», как
сказал король Дезмонд, когда его прихватили на шулерстве. Но подозревать можно
наихудшее. Лютик, ты с ним странствуешь, много с ним разговариваешь. У него
наблюдаются еще какие-нибудь признаки паранойи?
— Ладно, ладно. — У Геральта лицо было словно
высечено из камня. — «Шутки в сторону», как сказал обожаемый тобою король
Дезмонд, когда посреди пиршества гости неожиданно принялись синеть и помирать.
Я сказал все, что имел сказать. А теперь за дело.
Он снял меч со спинки кресла.
— Вот твой сигилль, Золтан Хивай. Возвращаю с
благодарностью и низким поклоном. Он сослужил свою службу. Помогал. Спасал
жизни. И отнимал жизни.
— Ведьмак… — Краснолюд поднял руку в
оборонительном жесте. — Меч твой. Я его тебе не одалживал, а подарил…
Подарки…
— Замолчи, Хивай. Я возвращаю тебе твой меч. Он мне
больше не пригодится.
— Как же, не пригодится! — передразнил
Ярпен. — Налей-ка ему водки, Лютик, потому что он начинает заговариваться,
как старый Шрадер, когда тому в рудничном шурфе кирка на голову свалилась.
Геральт, я знаю, ты натура глубокая и душа у тебя возвышенная, но не выдавай,
прошу тебя, такие хилые шуточки, потому что в аудитории, как легко заметить,
нет ни Йеннифэр, ни какой другой из твоих чародейских наперсниц, а сидим лишь
мы, матерые волки. Не нам, матерым волкам, вешать лапшу на уши, толкуя, что меч
боле не требуется, ведьмак боле не требуется, что мир, мол, бяка и воще, то да
се… Ты — ведьмак и ведьмаком останешься…
— Нет, не останусь, — мягко возразил
Геральт. — Вероятно, вас удивит, матерые волки, но я пришел к выводу, что
глупо мочиться против ветра. Глупо подставлять шею за кого-то. Даже если этот
кто-то тебе платит. И никакого отношения к сказанному не имеет философия бытия.
Вы не поверите, но собственная шкура с некоторых пор стала мне удивительно мила
и дорога. Я пришел к выводу, что глупо подвергать ее опасности, защищая других.
— Я это заметил, — кивнул Лютик. — С одной
стороны, это умно. С другой…
— Другой стороны нет.
— Твое решение, — чуть погодя спросил
Ярпен, — как-то связано с Йеннифэр и Цири?
— И не как-то…
— Тогда все ясно, — вздохнул краснолюд. —
Правда, не очень понимаю, как ты, мастер меча, собираешься существовать, как
намереваешься обеспечить себе приличную жизнь. Я никак, хоть ты меня режь, не
вижу тебя в роли, к примеру, этакого овощевода, занимающегося выращиванием,
опять же, к примеру, капусты, однако, что делать, выбор следует уважать.
Хозяин, поди-ка сюда. Вот меч, махакамский сигилль из кузни самого Рундурина.
Это был подарок. Получивший более им пользоваться не желает, подаривший же —
обратно принять не может. Так прими его ты и прикрепи над печью. Переменуй
корчму в «Под ведьмачьим мечом». И пускай здесь в долгие зимние вечера текут
повествования о сокровищах и чудовищах, о кровавой войне и нерушимой дружбе. Об
отваге и о чести. Пусть меч этот создает настроение слушателям и ниспосылает
вдохновение бардам… А теперь налейте-ка, други, в этот сосуд водки, поскольку я
намерен продолжать свою речь и расположен возглашать глубокие истины и сеять
перед вами многочисленные жемчуга философских мыслей, в том числе касающихся
существования.
