— За лучницу Мильву! — Золтан Хивай откашлялся,
поднял бокал. — За нильфагаардца. За Региса-травника, который в своей хате
угостил путников мандрагоровым самогоном. И за ту Ангулему, которой я не знал.
Пусть им земля будет пухом. Всем. Пусть у них там, в ином мире, будет вдоволь
всего, чего в этом недоставало. И пусть имена их живут в песнях и легендах во
веки веков. Выпьем.
— Выпьем, — глухо повторили Лютик и Ярпен Зигрин.
«Выпьем», — подумал ведьмак.
* * *
Вирсинг, седовласый мужчина, бледный и худой как щепка,
прямая противоположность привычному стереотипу корчмаря и мэтра кухонных
таинств, поставил на стол корзину белого ароматного хлеба, потом огромное
блюдо, на котором на подстилке из листьев хрена лежали улитки, шипящие и
брызгающие чесночным маслом. Лютик, Геральт и краснолюды прытко взялись за
дело. Пища была исключительно вкусна и к тому же невероятно забавна, поскольку
приходилось ловко манипулировать странными щипчиками и вилочками.
Ели, причмокивали, подхватывали на хлеб вытекающее масло.
Добродушно поругивались, когда то у одного, то у другого улитка выскальзывала
из щипчиков. Два котенка от души веселились, гоняя и катая по полу пустые
раковинки.
Запах, шедший их кухни, говорил о том, что Вирсинг жарит
вторую порцию.
* * *
Ярпен Зигрин вяло махнул рукой, прекрасно понимая, что
ведьмак не отстанет.
— У меня, — сказал он, высасывая ракушку, — в
принципе ничего нового. Немного повоевал… Немного починовничал, меня ведь
помощником старосты избрали. Придется делать карьеру в политике. В любом другом
деле большая конкуренция. А в политике — дурак на взяточнике сидит и грабителем
погоняет. Легче выбиться.
— У меня, — сказал Золтан Хивай, размахивая
прихваченной щипчиками улиткой, — на политику смекалки нету. Я
водяно-паровой металлургический заводишко варганю в компании с Фиггисом
Мерлуццо и Мунро Бруйсом. Помнишь, ведьмак, Фиггиса и Мунро?
— Не только их.
— Язон Варда полег под Яругой, — сухо сообщил
Золтан. — По-дурному, в одной из последних стычек.
— Жаль парня. А Персиваль Шуттенбах?
— Гном-то? Ну, у этого все в порядке. Хитер, бродяга.
От набора отбрехался, какими-то древнейшими гномовскими законами прикрылся,
дескать, ему религия воевать запрещает. И ведь отвертелся-таки, хоть каждой
собаке известно, что он всех богов и богинь за одну маринованную селедку заложит.
Сейчас у него ювелирная мастерская в Новиграде. Знаешь, купил у меня попугая,
Фельдмаршала Дуба, и сделал из несчастной птицы живую рекламу, научив кричать:
«Брылльянты! Брррыльянты!» И, представь себе, клюет народишко-то. У гнома
клиентов до пупка и выше, полны руки работы и набитые карманы. Да-да, это ж
Новиград. Там деньги на улицах валяются. Потому и мы наш заводик собираемся в
Новиграде запустить.
— Люди станут тебе двери дерьмом мазать, — сказал
Ярпен. — Камнями окна вышибать. И зачуханным карликом обзывать. И ничуть
тебе не поможет, что ты, мол, фронтовик, что за них, мол, дрался. Будешь парией
в том своем Новиграде.
— Как-нито выдюжу, — весело сказал Золтан. —
В Махакаме слишком большая конкуренция. И сверх плеши политиков. Выпьем,
ребяты? За Калеба Страттона. За Язона Варду.
— За Регана Дальберга, — добавил Ярпен, грустнея.
Геральт покачал головой:
— Реган тоже?
— Тоже. Под Майеной. Одна осталась старая дальбергова
жена… А, к чертям собачьим! Хватит, довольно, кончим об этом, выпьем! И
поторопимся с улиточками, Вирсинг снова тащит.
* * *
Краснолюды, распустив пояса, выслушали повествование
Геральта о том, как княжеский роман Лютика окончился на эшафоте. Поэт
прикидывался оскорбленным и не комментировал. Ярпен и Золтан ревели и пускали
от смеха ветры и слезы.
— Да, да, — наконец осклабился Ярпен
Зигрин. — Как говорится в старой песенке, «хоть муж подковы лихо гнет, а
вот от бабы не уйдет»! Несколько прекрасных примеров справедливости этой истины
собрались сегодня за одним столом. Взять хотя бы Золтана Хивая. Повествуя о
своих новостях, он забыл сказать, что женится. Вскоре, в сентябре. Счастливую
избранницу зовут Эвдора Брекекекс.
— Бре-кен-риггс, — проговаривая каждый слог,
поправил Золтан, насупившись. — Сколько раз можно повторять? Надоедает
ведь, Зигрин. И давай поосторожней, ибо, когда мне что-то начинает надоедать, я
могу и приперчить как следует!
— Где свадьба? И когда точно? — примирительно
подхватил Лютик. — Спрашиваю, потому что, может, заглянем. Если пригласишь,
ясное дело.
— Еще не решено, что, где и вообще ли, — буркнул
Золтан, явно сконфуженный. — Ярпен опережает события. Вроде бы мы с
Эвдорой уговорились, но как знать, что будет? В наши-то, курва, беспокойные
времена?
— Второй пример бабской всесильности, — продолжал
Ярпен Зигрин, — это Геральт из Ривии, ведьмак… и лыцарь, хе-хе.
Геральт делал вид, что целиком поглощен поглощением улитки.
Ярпен фыркнул.
— Чудом отыскав свою Цирю, — заявил он, —
ведьмак позволяет ей уехать, соглашается на новое расставание. Снова оставляет
ее одну, хотя, как кто-то здесь справедливо заметил, времена, курва, не из
самых спокойных. И все вышесказанное вышеупомянутый ведьмак делает лишь потому,
что так, видите ли, желает некая женщина. Ведьмак все и всегда делает так, как
того желает оная женщина, известная народу под именем Йеннифэр из Венгерберга.
И ладно бы, если б вышеупомянутый ведьмак хоть что-то от этого имел! А он не
имеет. Воистину, как говаривал король Дезмонд, заглянув в ночной горшок после
того, как освободил желудок: «Умом все это не объять».
— Предлагаю, — Геральт с обаятельнейшей улыбкой
поднял кубок, — выпить и сменить тему.
— О, вот это то, что надо, — дуэтом ответили Лютик
и Золтан.
* * *
Вирсинг поставил на стол третье, а потом четвертое блюдо с
виноградными улитками. Не забыл, разумеется, о хлебе и водке. Едоки уже
достаточно насытились едой, поэтому неудивительно, что тосты произносились
немного чаще. Неудивительно также, что в разговоры все чаще пробиралась
философия.
* * *
— Зло, с которым я боролся, — повторил
ведьмак, — было проявлением действий Хаоса, рассчитанных на то, чтобы
нарушать Порядок. Ибо там, где ширится Зло, Порядок воцариться не может, все,
что возведет Порядок, рухнет, не устоит. Огонек мудрости и пламечко надежды,
костер тепла, вместо того чтобы разгореться, погаснут. Опустится тьма. И во
тьме будут клыки, кости и кровь.
