Вильгефорц повернулся к ней. Он больше не носил на голове
золотой «опалубки» для хрустального яблока в глазной впадине, однако выглядел
еще чудовищней, чем тогда, летом, когда она увидела его рану в первый раз.
Регенерированное левое глазное яблоко уже пришло в порядок, но было заметно
меньшего размера нежели правое. От такой картинки перехватывало дыхание.
— Ты, Йеннифэр, — процедил он, — вероятно,
полагаешь, что я лгу, ловлю тебя в силки, пытаюсь застать врасплох? Зачем бы
мне это? Известие о гибели Цири потрясло меня не меньше, да что там, гораздо
сильнее, чем тебя. В конце концов, я связывал с девушкой вполне конкретные
надежды, строил планы, которым предстояло сыграть решающую роль в моей
дальнейшей жизни. Теперь девушка мертва, и мои планы рухнули.
— Прекрасно. — Йеннифэр, с трудом удерживая нож
непослушными пальцами, пыталась резать нашпигованную черносливом свиную
котлету.
— Тебя же, — продолжал чародей, не обращая
внимания на комментарий, — связывала с Цири исключительно глупая
сентиментальность, на которую в различных пропорциях влияли сожаление о
собственном бесплодии и чувство вины. Да, да, Йеннифэр, чувство вины! Ведь ты
активно участвовала в скрещивании парочек и, я бы сказал, в откормке
производителей, благодаря чему и явилась на свет малютка Цири. И ты перенесла
свои чувства на плод генетического эксперимента — кстати сказать, неудачного.
Ибо у экспериментаторов не хватило знаний.
Йеннифэр молча пожелала ему успехов, подняв бокал и
одновременно искренне моля судьбу, чтобы та не дала бокалу вывалиться из руки.
Она постепенно приходила к выводу, что по меньшей мере два пальца из пяти не
будут сгибаться очень долго. Возможно, никогда. Вильгефорц не обратил на ее
жест никакого внимания.
— Теперь уже поздно. Это случилось, — прошипел он
сквозь зубы. — Однако знай, Йеннифэр, у меня-то знания были. А если б была
и девушка, то я своими знаниями наверняка бы воспользовался. Остается лишь
сокрушаться. А ведь я мог бы укрепить и подлечить твой эрзац материнского
инстинкта. Хоть ты суха и стерильна как камень, с моей помощью ты обрела бы не
только дочь, но и внучку. Или, на худой конец, заменитель внучки.
Йеннифэр пренебрежительно прыснула, хотя прямо-таки закипала
от ярости.
— С величайшим сожалением вынужден подпортить твое
праздничное настроение, дорогая, — холодно сказал чародей. — Думаю,
тебе не очень приятно будет узнать, что ведьмак Геральт из Ривии также почил в
бозе. Да-да, тот самый ведьмак Геральт, с которым тебя, да, кажется, и Цири,
связывал суррогат чувств — смешная сентиментальность, глупая и преслащенная до
тошноты. Знай, Йеннифэр, что наш обожаемый ведьмак распрощался с земной юдолью
буквально пламенно и весьма эффектно. Однако тебе не следует ни в чем себя
корить. В смерти ведьмака ты не повинна даже в самой что ни на есть наименьшей
степени. Всю чехарду устроил я. Отведай маринованных грушек, они, поверь мне,
отменны.
В фиалковых глазах Йеннифэр полыхнула холодная ненависть.
Вильгефорц рассмеялся.
— Вот такой ты мне нравишься, — сказал он. —
Честное слово, если б не двимеритовые браслеты, ты б меня наверняка испепелила.
Но двимерит действует, так что испепелять меня ты можешь исключительно
взглядом.
Простуженный чихнул, высморкался и раскашлялся так, что
слезы полились из глаз. Высокий и худой рассматривал чародейку своими
неприятными рыбьими глазами.
— А куда же подевался милостивый государь Риенс, —
спросила Йеннифэр, растягивая слова. — Тот милостивый государь Риенс,
который столько всего мне наплел и наобещал бог весть что со мной сотворить? И
где сейчас господин Ширру, никогда не упускавший оказии ударить меня и пнуть?
Почему стражники, еще недавно хамливые и грубые, теперь ведут себя с робким
уважением? Нет, Вильгефорц, ты вовсе не обязан отвечать. Я знаю: то, о чем ты
говорил, — одна большая липа. Цири от тебя ускользнула, и Геральт от тебя
ускользнул, попутно вроде бы устроив твоим бандитам кровавую баню. И что
теперь? Планы рухнули, пошли прахом, ты сам это признал, сны о могуществе
развеялись как дым. А чародеи и Дийкстра уже нащупывают вас. Да-да, нащупывают.
Неспроста и не из жалости ты перестал меня пытать и принуждать к сканированию.
А император Эмгыр затягивает сеть, и он скорее всего очень, ну очень зол. Ess a
tearth, me tiarn? A'pleine a cales, ellea?
— Я знаю всеобщий, — сказал простуженный,
выдерживая взгляд. — А зовут меня Стефан Скеллен. И у меня отнюдь, да-да
отнюдь не полны штаны. Хо, мне до сих пор кажется, что я нахожусь в гораздо
более выгодном положении, чем вы, госпожа Йеннифэр.
Долгая речь утомила его, он раскашлялся снова и высморкался
в уже вконец промокший батистовый платочек. Вильгефорц стукнул кулаком по
столу.
— Кончаем игру, — проговорил он, жутко вращая
маленьким глазком. — Учти, Йеннифэр, мне ты больше не нужна. В принципе
надо было бы засунуть тебя в мешок и утопить в озере, но я с величайшей
неохотой прибегаю к таким методам. До поры до времени, пока обстоятельства
позволят либо заставят принять другое решение, ты будешь находиться в изоляции.
Однако предупреждаю: я не позволю тебе доставлять мне неприятности. Ежели ты
снова решишься на голодовку, знай, я не стану, как это было в октябре, терять
время на кормление через трубку. Я просто позволю тебе изголодаться до смерти.
А если попробуешь бежать, приказы стражникам будут однозначными. А теперь
позволь откланяться. Если, разумеется, ты уже удовлетворила свой голод.
— Нет. — Йеннифэр встала, швырнула салфетку на
стол. — Может, я и еще что-нибудь отведала бы, но собравшееся за столом
общество отбивает у меня аппетит. Позвольте откланяться.
Стефан Скеллен чихнул и закашлялся. Белесоглазый косил на
нее злым глазом и препаскуднейше ухмылялся. Вильгефорц глядел в сторону.
Как обычно, когда ее вели в узилище или из узилища, Йеннифэр
пыталась понять, где находится, добыть хотя бы обрывок информации, который мог
бы оказаться полезным в задуманном бегстве. И всякий раз ничего не получалось.
У огромного замка не было окон, сквозь которые можно было бы увидеть окружающий
пейзаж или хотя бы солнце и попытаться определить стороны света. Телепатия
невозможна, два тяжелых браслета и ошейник из двимерита эффективно сводят на
нет любые попытки воспользоваться магией.
Комната, где ее держали, была холодной и спартански суровой,
как келья затворника. Однако Йеннифэр вспомнила тот радостный день, когда ее
вытащили из ямы. Из подвала, на дне которого вечно стояла зловонная лужа, а на
стенах наросли селитра и соль.
