Ори Ройвен, широко раскрыв удивленные глаза, отрицательно
помотал головой. Дийкстра минуту молчал.
— Не слышишь, значит. А я слышу. Во всех коридорах.
Крысы бегают по третогорскому граду, Ори. Идут сюда. Приближаются на мягких
крысиных лапках.
* * *
Они возникли из тени, из тьмы. Черные, в масках, проворные
как крысы. Стражники и охранники из вестибюля свалились, не застонав, под
быстрыми ударами стилетов с узкими гранеными клинками. Кровь текла по полам
третогорского замка, разливалась по паркету, пачкала его, впитывалась в дорогие
венгербергские ковры.
Они шли по всем коридорам, оставляя за собой трупы.
— Он там, — указав на дверь, сказал один. Черный
шарф, закрывающий лицо до глаз, приглушал толос.
— Туда он вошел! Через канцелярию, в которой работает
Ройвен, вечно кашляющий хрыч.
— Оттуда нет выхода. — Глаза другого, командира,
горели в прорезях черной бархатной маски. — Из комнаты за канцелярией
другого выхода нет! Там нет даже окон.
— Остальные коридоры под охраной. Все двери и окна. Он
от нас не уйдет. Он в ловушке.
— Вперед!
Двери поддались под ударами ног. Сверкнули стилеты.
— Смерть! Смерть кровавому палачу!
— Кхе-кхе? — Ори Ройвен поднял над бумагами голову
с близорукими слезящимися глазами. — Слушаю вас. Чем могу, кхе-кхе, быть полезен?
Убийцы с ходу разбили дверь в личные апартаменты Дийкстры,
пробежали по комнатам, словно крысы обнюхивая закоулки. Со стен полетели
гобелены, картины и панно, кинжалы рассекали шторы и обивку.
— Его нет! — крикнул один, влетая в
канцелярию. — Нет его!
— Где? — крикнул вожак, наклоняясь над Ори и
сверля его взглядом сквозь прорези в черной маске. — Где этот кровавый
пес?
— Нету его, — спокойно ответил Ори Ройвен. —
Сами же видите.
— Где он? Говори! Где Дийкстра?!
— Разве, — кашлянул Ори, — сторож я, кхе-кхе,
брату своему?
— Подохнешь, старик!
— Я человек старый, больной и страшно уставший.
Кхе-кхе. Я не боюсь ни вас, ни ваших ножей.
Убийцы выбежали из комнаты. Исчезли так же быстро, как и
появились.
Ори Ройвена не убили. Они были заказными убийцами. А в
полученных ими приказах об Ори Ройвене не было ни слова.
Орибастус Джианфранко Паоло Ройвен, магистр права, провел
шесть лет в различных тюрьмах, его непрерывно допрашивали сменяющиеся
следователи, выпытывали о самых различных, зачастую вроде бы бессмысленных
вещах и делах.
Через шесть лет освободили. К тому времени он уже был
совершенной развалиной. Цинга лишила его зубов, анемия — волос, глаукома —
зрения, астма — дыхания. Пальцы обеих рук ему сломали на допросах.
На воле он прожил неполный год. Умер в храмовом приюте. В
нужде. Забытый всеми.
Рукопись книги «Люди — тени, или История секретных
королевских служб» пропала без следа.
* * *
Небо на востоке посветлело, над взгорьями разлился белый
ореол, предвестник зари.
У костра уже долгое время стояла тишина. Пилигрим, эльф и
следопыт молча глядели на умирающий огонь.
Тишина стояла и на Эльскердеге. Воющий упырь замолк,
наскучившись напрасным воем. Воющему упырю пришлось наконец понять, что трое
сидящих у костра мужчин за последнее время видели слишком много ужасов, чтобы
обращать внимание на вой какого-то там упыря.
— Если нам предстоит странствовать вместе, —
неожиданно сказал Бореас Мун, глядя в рубиновые уголья костра, — то надо
кончать с недоверием. Давайте оставим позади все, что было. Мир изменился.
Впереди новая жизнь. Что-то кончилось, что-то начинается. Впереди…
Он осекся. Кашлянул. Он не привык к таким речам, боялся
показаться смешным. Но его случайные спутники не смеялись. О, Бореас чувствовал
прямо-таки исходящую от них доброжелательность.
— Впереди перевал Эльскердег, — закончил он уже
более уверенно, — а за перевалом — Зеррикания и Хакланд. Перед нами
дальний и опасный путь. Если мы пойдем вместе… Отбросим недоверие. Я — Бореас
Мун.
Пилигрим в шляпе с широкими полями встал, выпрямился во весь
свой гигантский рост, пожал протянутую ему руку. Эльф встал тоже. Его чудовищно
изувеченное лицо странно искривилось.
Пожав руку следопыту, пилигрим и эльф протянули друг другу
правые руки.
— Мир изменился, — сказал пилигрим. — Что-то
кончилось… Я — Сиги Ройвен.
— Что-то начинается. — Покрытое шрамами лицо эльфа
искривило что-то, что по всем признакам было улыбкой. — Я — Вольф
Исенгрим.
Их рукопожатия были краткими, крепкими, можно сказать, даже
взволнованными. Какое-то мгновение это походило более на рукопожатие перед
боем, нежели на жест согласия. Но всего лишь мгновение.
Догорающее полено в костре выстрелило искрами, скрепляя
событие радостным фейерверком.
— Сожри меня черти, — Бореас Мун широко
улыбнулся, — если это не начало настоящей дружбы.
Глава 11
… как и других Верных, так и св. Филиппу оклеветали,
приписав оной, будто действует она во вред королевству, якобы подстрекает народ
к беспорядкам и мятежам, будто будоражит люд и готовит переворот. Вильмериус,
еретик и сектант, первосвященником себя самозванно поименовавший, святую
схватить повелел и в узилище темное и ужасное бросил и там мучил хладом и
смрадом, требуючи, дабы она в грехах оных призналась и выдала бы тех, коих
поучала. И показал Вильмериус св. Филиппе струментарий различный, для пыток
предназначенный, и грозился зело. Святая же токмо в лицо ему плюнула и в
содомии его обвинила.
Повелел тогда еретик от одежды ее освободить и нагую бычьими
жилами сечь без пожаления и под ногти иглы вбивать. И все пытал и взывал, дабы
от веры своей и богини отреклася. Но токмо рассмеялася святая и присоветовала
ему удалиться.
Повелел тогда оный еретик святую на пыточную лавку укласть,
по всему телу железными острогами и крючьями рвать и бока ее свечами палить. Но
хоть была она таковыми жестокостями мучаема, являла святая в смертном теле
бессмертную терпеливость. И ослабели палачи, и с превеликим страхом
отступилися, но Вильмериус грозно оных сгромил и велел, дабы оне далее мучили и
десницы свои зело крепко прилагали. И тогда почали святую Филиппу железами
раскаленными палить, члены из суставов выбивать и груди женские клещами рвать.
И в муках таковых, не признавшись ни в чем, скончалась святая мученица Филиппа.
