— Не будь циником.
— Почему? Цинизм, говорят, доказывает наличие
интеллекта.
— Неправда. Цинизм, при всем своем интеллектуальном
обрамлении, отвратительно неискренен. Я не переношу никаких неискренностей.
Однако, коли уж мы об этом заговорили… Скажи, ведьмак, что ты любишь во мне
больше всего?
— ЭТО.
— Ты из цинизма шарахаешься в тривиальность и банал.
Попытайся еще раз.
— Больше всего я люблю в тебе твой ум, твой интеллект и
твою духовную глубину. Твою независимость и свободу. Твою…
— Не понимаю, откуда в тебе столько сарказма.
— Это был не сарказм. Это была шутка.
— Терпеть не могу таких шуточек. Тем более не ко
времени сказанных. Всему, дорогой мой, свое время, и время всякой вещи под
небом. Время молчать и время говорить, время плакать и время смеяться, время
насаждать и время вырывать, пардон, собирать посаженное, время шутить и время
размышлять… — Время обнимать и время уклоняться от объятий? — Не
принимай сказанного столь буквально. Давай примем лучше, что сейчас пришло
время комплиментов. Любовь без комплиментов отдает физиологией, а физиология
плоска. Говори мне комплименты!
— Ни у кого от Яруги до Буйны нет такой прелестной
попки, как у тебя.
— Везет же! Теперь ради разнообразия ты поместил меня
где-то между варварскими северными речками. Опуская вообще сомнительное
качество метафоры, нельзя было разве сказать: «От Альбы до Вельды»? Или от
«Альбы до Сансретуры»?
— Мне ни разу в жизни не доводилось бывать на Альбе. Я
стараюсь избегать сравнений, если они не подкреплены личным знанием вопроса.
— И-ах! Так ты серьезно? Отсюда вывод: попок — а речь,
как ни говори, все еще о них — ты повидал и опробовал опытным путем достаточно
много, чтобы сделать соответствующие сравнительные выводы? А, белоголовый? Так
сколько же женщин было у тебя до меня? Э? Вопрос поставлен, ведьмак. Нет-нет,
лапы прочь, таким манером ты не отвертишься. Так сколько женщин у тебя было до
меня?
— Ни одной. Ты у меня первая!
— Ну то-то же!
* * *
Нимуэ уже достаточно долго разглядывала картину,
изображающую в мягком кьяроскуро десять сидящих за круглым столом женщин.
— Жаль, — бросила она наконец, — что мы не
знаем, как они выглядели на самом деле.
— Великие мэтрессы, — прыснула
Кондвирамурса. — Но ведь их портретов — завались! В одной только Аретузе…
— Я сказала: на самом деле, — обрезала
Нимуэ. — Я имею в виду не льстивые подобия, намалеванные на основании
других, не менее льстивых портретов. Не забывай, было время уничтожения
портретов чародеек. Да и самих чародеек заодно. А потом был период пропаганды,
когда мэтрессы должны были самою своею внешностью пробуждать уважение,
изумление, восхищение и священный ужас. Именно из тех времен идут все Собрания
Ложи, заговоры и договоры, полотна и графика, изображающие стол, а за ним
десять изумительных, обворожительно прекрасных женщин. А истинных, аутентичных
портретов нет. Не считая двух: чудом уцелевший портрет Маргариты Ло-Антиль, что
висит в Аретузе на острове Танедд, и портрет Шеалы де Танкарвилль в Эссенаде в
Лан Эксетере.
— А написанный эльфами портрет Францески Финдабаир,
который выставлен в венгербергской пинакотеке?
— Фальшивка. Когда открыли Двери и эльфы ушли, они
забрали с собой или же уничтожили все произведения искусства, не оставили ни
одной картины. Мы не знаем, была ли Маргаритка из Долин действительно так
прекрасна, как гласит предание. Вообще не знаем, как выглядела Ида Эмеан. А
поскольку в Нильфгаарде портреты чародеек уничтожали страстно и старательно,
постольку мы не имеем понятия об истинной внешности Ассирэ вар Анагыд и
Фрингильи Виго.
— Однако примем и условимся, — вздохнула
Кондвирамурса, — что все они были именно такими, как их изображали позже.
Властными, добрыми и мудрыми, предусмотрительными, справедливыми и
благородными. И прекрасными, убийственно прекрасными… Примем так. Тогда как-то
жить становится легче.
* * *
Дневные дела в Inis Vitre обрели черты довольно утомительной
рутины. Анализ снов Кондвирамурсы, начинающийся за завтраком, обычно
затягивался до полудня. Время между полуднем и обедом адептка проводила на
прогулках — да и они вскоре сделались рутинными и скучными. И неудивительно —
за один час остров можно было обойти дважды, насмотревшись при этом на такие
«увлекательные» объекты, как гранит, карликовая сосна, щебень и галька,
беззубки, вода и чайки.
После обеда и долгой сиесты начинались дискуссии, просмотр
книг, манускриптов и свитков, разглядывание картин, графики и карт. И долгие,
затягивающиеся до ночи диспуты о том, как соотносятся между собой легенда и
истина.
А потом были ночи — и сны. Различные сны. Воздержание давало
о себе знать. Вместо загадок ведьмачьей легенды Кондвирамурсе снился
Король-Рыбак в самых разнообразных ситуациях, начиная от предельно неэротичных
и кончая эротически экстремальными. В предельно неэротическом сне Король-Рыбак
волок ее на леске за лодкой. Греб медленно и отупело, так что она погружалась в
воду, тонула, задыхалась, и к тому же ее раздирал на части жуткий страх — она
чувствовала, что от дна озера отрывается и взмывает к поверхности нечто жуткое,
что-то такое, что жаждет заглотить тянущуюся за лодкой наживку, коей была она.
Это «нечто» уже вот-вот должно было схватить ее, но тут Король-Рыбак сильней
налегал на весла, утягивая ее за пределы досягаемости челюстей невидимого
хищника. Она захлебывалась и просыпалась.
Во сне недвусмысленно и экстремально эротическом она стояла
на коленях на дне раскачивающейся лодки, перегнувшись через борт, а
Король-Рыбак держал ее за шею и «прочищал» с великим запалом, бурча при этом,
хрипя, отхаркиваясь и сплевывая. Несмотря на физическое удовлетворение,
Кондвирамурса чувствовала перекручивающий внутренности ужас — что будет, если
Нимуэ их прихватит? Неожиданно в воде озера возникало расплывчатое и искаженное
яростью лицо маленькой чародейки, и адептка просыпалась вся в поту.
Тогда она вставала, отворяла окна, захлебывалась ночным
воздухом, лунным светом, наплывающим от озера туманом.
Потом ложилась и продолжала снять дальше.
* * *
У башни Inis Vitre была терраса, опирающаяся на столбы и
нависающая над озером. Вначале Кондвирамурса не обращала на это обстоятельство
внимания, однако в конце концов стала задумываться. Странная терраса —
совершенно недоступная. Ни одно известное ей помещение не имело сюда выхода.
