— Ну, Йеннифэр меня не удивляет, — говорил он на
ходу. — Она — женщина, существо в эволюционном смысле более низкое,
управляемое гормональной неразберихой, сумбуром. Но ты-то, Геральт, ты же не
просто мужчина рассудительный от природы, но к тому же еще и мутант, эволюции
неподвластный.
Он взмахнул рукой. Загудело, блеснуло. Молния отскочила от
вычарованного Йеннифэр щита.
— Несмотря на свою рассудительность и
рассудочность, — продолжал Вильгефорц, переливая из руки в руку
огонь, — в одном ты проявляешь поразительную и глупейшую
последовательность: тебя постоянно тянет плыть против течения и мочиться против
ветра. Это должно было кончиться скверно. Знай же, что сегодня, здесь, в замке
Стигга, ты мочился против бури.
Где-то на нижних этажах кипел бой, кто-то жутко кричал,
скулил, выл от боли. Что-то горело. Цири вдыхала дым и запах гари, чувствовала
дуновение теплого воздуха.
Громыхнуло с такой силой, что задрожали поддерживавшие
потолок колонны, а со стен посыпался алебастр.
Цири осторожно выглянула из-за угла. Коридор был пуст. Она
быстро и тихо пошла вдоль стоящих справа и слева в нишах скульптур. Когда-то
она уже видела эти скульптуры.
В снах.
Выходя из коридора, наткнулась на человека с дротиком. Отскочила,
готовая к сальто и вольтам. И тут же сообразила, что это не человек с дротиком,
а седая, худая и согбенная женщина. И что в руках у нее не дротик, а метла.
— Где-то здесь держат чародейку, — откашлялась
Цири, — с черными волосами. Где?
Женщина с метлой долго молча шевелила губами, словно что-то
жевала.
— Откедова ж мне-то знать, голубица? — промямлила
она наконец. — Я туточки токмо прибираюсь. Ничего боле, токмо прибираю
опосля их и прибираю, — повторила она, вообще не глядя на Цири. — А
они хучь бы што, токмо поганють и поганють. Глянь-кось сама, голубица.
Цири глянула. На полу извивалась размазанная зигзагом полоса
крови. Через несколько шагов полоса обрывалась около скорчившегося у стены
трупа. Дальше лежали еще два — один свернувшийся клубком, другой — совершенно
противоестественно раскинувшийся крестом. Рядом с ними валялись арбалеты.
— Ничего боле, как токмо пачкають да пачкають. —
Женщина взяла ушат и тряпку, опустилась на колени, принялась вытирать. —
Грязь и ничегошеньки боле, токмо грязь, грязь да грязь. А ты тут, понимаешь,
убирай и мой. Когда-нито будет тому конец?
— Нет, — глухо сказала Цири. — Никогда. Таков
уж этот мир.
Женщина перестала вытирать. Но головы не подняла.
— Я токмо убираюсь, — сказала она. —
Ничегошеньки боле. Но тебе, голубица, скажу, что тебе надыть прямо идтить, а
опосля налево.
— Благодарю.
Женщина еще ниже опустила голову и принялась за свое дело.
Она была одна. Одна, одинокая, затерявшаяся в путанице
коридоров.
— Госпожа Йеннифэ-э-эр!
До сих пор она блюла тишину, боясь привлечь людей
Вильгефорца. Но теперь…
— Йеннифэ-э-эр!
Ей показалось, будто она что-то услышала. Да, конечно!
Она вбежала на галерею, оттуда — в большой холл со стройными
колоннами. В ноздри снова полез запах горелого.
Бонарт, словно дух, вышел из ниши и ударил ее по лицу. Она
покачнулась, а он ястребом кинулся на нее, схватил за горло, предплечьем прижал
к стене. Цири глянула в его рыбьи глаза и почувствовала, как сердце опускается
у нее вниз, под живот.
— Я б тебя не нашел, если б ты не орала, — прохрипел
Бонарт. — Но ты орала, к тому же тоскливо! Уж не по мне ли ты тосковала,
милочка?
Продолжая прижимать ее к стене, он запустил ей руку в волосы
на затылке. Цири дернула головой. Охотник ощерился. Проехал рукой по плечу,
груди, грубо схватил за промежность. Потом отпустил, толкнул так, что она
сползла по стене.
И бросил ей под ноги меч. Ее Ласточку. А она мгновенно
поняла, чего он хочет.
— Я предпочел бы на арене, — процедил он. —
Как завершение, как финал множества превосходных представлений. Ведьмачка против
Лео Бонарта. Эх, и платили бы людишки, чтобы увидеть нечто подобное. Ну же!
Подними железяку и вытащи ее из шагрени!
Так она и сделала. Но не вытянула меч из ножен, только
перевесила за спину так, чтобы до рукояти можно было дотянуться.
Бонарт отступил на шаг.
— Я думал, — сказал он, — что мне достаточно
будет натешиться видами тех процедур, которые готовит для тебя Вильгефорц. Я
ошибся. Я должен почувствовать, как твоя жизнь стекает по моему клинку. Плевать
я хотел на чары и заговоры, на предназначения и предсказания, на судьбы мира.
Плевать я хотел на старшую и младшую кровь. Что мне все эти ворожбы и чары?
Какой мне от них прок? Никакого! Ничто не может сравниться с удовольствием…
Он осекся. Она видела, как он стиснул зубы, как зловеще блеснули
его глаза.
— Я выпущу из тебя кровь, ведьмачка, — зашипел
он. — А потом, прежде чем ты окоченеешь, мы отпразднуем свадьбу. Ты — моя.
И умрешь моей. Доставай оружие.
Послышался далекий грохот, замок задрожал.
— Вильгефорц, — пояснил с каменным лицом
Бонарт, — делает там фарш из твоих ведьмачьих спасителей. Ну, давай,
девка, доставай меч.
«Бежать, — подумала она, коченея от ужаса. —
Бежать в другие места и другие времена, только бы подальше от него, только бы
подальше». Она ощутила стыд. Как же так — бежать? Бросить на произвол судьбы,
оставить в их руках Йеннифэр и Геральта? Но рассудок подсказывал: «Мертвая, я
ненамного им сгожусь…»
Она сконцентрировалась, прижала кулаки к вискам. Бонарт
моментально понял, что ему светит, кинулся к ней. Но поздно. В ушах у Цири
зашумело, что-то сверкнуло. «Получилось», — подумала она торжествующе.
И сразу же поняла, что торжествовала преждевременно. Поняла
это, слыша яростные крики и ругань. Виной фиаско была, вероятно, злая,
враждебная и парализующая аура этого места. Она перенеслась, но недалеко.
Совсем недалеко от Бонарта. Но все же за пределы досягаемости его рук и меча.
По крайней мере — на какое-то время.
Подгоняемая его ревом, она повернулась и побежала.
* * *
