Лучники с противоположной стороны галереи стреляли
непрерывно, кричали, призывали подкрепление. Несколько человек отбежали вбок,
чтобы поражать противника под более острым углом. Геральт выругался, оценил
расстояние, отделяющее их от аркады.
Дело выглядело неважно. Но оставаться там, где они были,
означало смерть.
— Прыгаем! — крикнул он. — Внимание! Кагыр,
помоги Ангулеме.
— Они нас уничтожат!
— Прыгаем! Так надо!
— Нет! — крикнула Мильва, поднимаясь с луком в
руке.
Она выпрямилась, заняла стрелецкую позу, истинная статуя,
мраморная амазонка с луком. Лучники на галерее заорали.
Мильва спустила тетиву.
Один из лучников отлетел назад, ударился спиной о стену, на
стене расцвел кровавый разбрызг, напоминающий огромного осьминога. С галереи
долетел крик, рев гнева, злобы и угрозы.
— Великое Солнце… — простонал Кагыр. Геральт сжал
ему плечо.
— Прыгаем! Помоги Ангулеме.
Стрелки с галереи сосредоточили весь обстрел на Мильве.
Лучница даже не шелохнулась, хотя вокруг нее клубилась пыль от штукатурки,
летели осколки мрамора и щепки ломающихся стрел. Она спокойно спустила тетиву.
Опять вскрик, второй противник рухнул как тряпичная кукла, обрызгал своих
соседей кровью и мозгом.
— Сейчас! — крикнул Геральт, видя, как стражники
прыгают с галереи, как падают на каменный пол дворика, скрываясь от неминуемых
Мильвиных стрел. Продолжали стрелять лишь трое самых отважных.
Наконечник стрелы ударился о столб, запудрив Мильву пылью
штукатурки. Она сдула падающие на лицо волосы, натянула лук.
— Мильва! — Геральт, Ангулема и Кагыр подскочили к
аркам. — Оставь! Беги!
— Еще разочек, — сказала лучница, держа перья
стрелы у уголка губ.
Зазвенела тетива. Один из тройки отважных стрелков взвыл,
перегнулся через перила и рухнул вниз, на плиты дворика. Остальных тут же
покинула отвага. Они повалились на пол и прижались к нему. Подбежавшие на
помощь не спешили выходить на галерею и подставлять себя под убийственные
Мильвины стрелы.
За исключением одного.
Мильва поняла и оценила его сразу. Невысокий, щуплый, седой.
С протертым до блеска наплечником на левом предплечье, с лучничьей перчаткой на
правой руке. Она видела, как он подбрасывает красивый композитный лук с
профилированным резным седлищем, как мягко его натягивает. Видела, как
полностью натянутая тетива пересекает его загорелое лицо, видела, как красное
перо стрелы касается его щеки. Она видела, что он целится верно.
Она подкинула лук, мягко натянула тетиву, прицелилась уже во
время натяжения. Тетива коснулась ее лица, перо стрелы — уголка губ…
* * *
— Сильней, сильней, Маришка! До мордашки. Скручивай
тетиву пальцами, чтобы стрела не свалилась с седлища. Руку крепче к щеке.
Целься. Оба глаза открыты! Теперь сдержи дыхание. Стреляй!
Тетива, несмотря на шерстяной защитник, болезненно укусила
левое предплечье.
Отец хотел что-то сказать, но на него напал кашель. Тяжелый,
сухой, болезненный кашель. «Он кашляет все страшнее, — подумала Маришка Барринг,
опуская лук. — Все страшнее и все чаще. Вчера раскашлялся, когда метился в
козла. И на обед из-за этого была вареная лебеда. Терпеть не могу вареной
лебеды. Ненавижу голод. И нужду».
Старый Барринг, хрипя, со стоном втянул воздух.
— В пяди от середки прошла твоя стрела, девка! В целой
пяди! А ведь я говорил, чтобы так не дергать, спуская тетиву! А ты скачешь так,
будто тебе червяк заполз между полужопками. И целишься слишком долго. Усталой
рукой стреляешь! Только стрелы изводишь!
— Так я ж попала! И вовсе даже не в пяди, а всего
полпяди от середины.
— Не пищи! Наказали ж меня боги, вместо парня
девку-растяпу послав.
— И вовсе не растяпа я!
— Еще увидим. Стрельни еще разок. И помни, что я
сказал. Стоять надо, словно в землю врытая. Целиться и стрелять быстро. Ну,
чего морщишься?
— Потому что наговариваете на меня!
— Имею право. Я — отец. Стреляй.
Она натянула лук, надувшаяся и готовая разреветься. Он
заметил это.
— Я люблю тебя, Маришка, — сказал он глухо. —
Помни об этом всегда.
Она отпустила тетиву, как только перо коснулось губ.
— Хорошо, — сказал отец. — Хорошо, дочка. И
закашлялся жутко, хрипло.
* * *
Смуглый лучник на галерее погиб на месте. Стрела Мильвы
угодила ему под левую подмышку и вошла глубоко, больше чем на половину древка,
ломая ребра, разрывая легкие и сердце.
Выпущенная долей секунды раньше красноперая стрела смуглого
стрелка угодила Мильве низко в живот и вышла сзади, разбив таз, разорвав кишки
и артерию. Лучница упала на пол, словно ее ударили тараном.
Геральт и Кагыр закричали в один голос. Не обращая внимания
на то, что увидевшие падение Мильвы стрелки с галереи снова взялись за луки,
они выскочили из-за прикрывающего их портика, схватили лучницу и вытащили,
презирая град стрел. Одна из стрел зазвенела, ударив по шлему Кагыра. Другая,
Геральт поклялся бы, прочесала ему волосы.
Мильва оставила за собой широкую блестящую полосу крови. В
том месте, где ее положили, мгновенно разлилась по полу огромная лужа. Кагыр
ругался, руки у него тряслись. Геральт чувствовал, как его охватывает отчаяние.
И ярость.
— Тетечка! — крикнула Ангулема. — Тетечка, не
умирай! Тетечка!
Мария Барринг открыла рот, ужасно кашлянула, выплевывая
кровь на подбородок.
— Я тоже люблю тебя, папка, — сказала она
совершенно отчетливо.
И скончалась.
* * *
Бритые аколиты не могли справиться с вырывающейся и орущей
Цири, на помощь поспешили прислужники. Один, которого она ловко пнула, согнулся
в три погибели и упал на колени, обеими руками хватаясь за промежность и
лихорадочно ловя ртом воздух.
Но это только разъярило остальных. Цири получила кулаком по
шее, раскрытой ладонью по лицу. Ее перевернули, кто-то крепко пнул в бедро,
кто-то уселся на лодыжки. Один из бритых аколитов, молодой, со злыми
желто-зелеными глазами, придавил коленями ее грудь, вцепился в волосы и крепко рванул.
Цири взвыла.
Аколит тоже взвыл. И вытаращился. Цири увидела, как из его
бритой головы фонтаном брызнула кровь, пачкая белый лабораторный халат
чудовищным рисунком.
