— Это их трудности, что они думают. — Влад зевнул. — Надо быть идиотами, чтобы предположить нападение диверса одиночки на батальон морской пехоты. Моя фамилия — не Камикадзе. Ничего, побегают пару дней и успокоятся.
— А почему ты все-таки не хочешь переждать подольше? — поинтересовался македонец.
— Дела, братишка, дела… Причем не здесь, а дома. И дела крайне серьезные. Если в течение двух недель я не доберусь до дома, последствия могут быть фатальными. — Рокотов нахмурился. — Мое Косово поле еще впереди.
Жан Кристоф провел карандашом по строчкам ведомости и расписался в отдельной графе внизу.
Шофер огромного трейлера, наполненного бочками воды, запрыгнул в кабину, и грузовик медленно въехал в ворота базы. Капрал Летелье автоматически отметил время прибытия груза, развернулся и отправился на склад.
Питьевую воду французам привозили со специальной станции очистки. Союзники не верили македонцам, поэтому еду и питье доставляли транспортными самолетами. Командование НАТО не желало, чтобы по вине какого-нибудь разгильдяя из местных солдаты заболели дизентерией или подхватили кишечную палочку. Негативный опыт Боснии, где миротворцы неоднократно сталкивались со вспышками желудочных инфекций, научил многому. И прежде всего — не доверять обещаниям местных властей и не обращаться за помощью в местные больницы.
Капрал отрядил троих солдат разгружать бочки, а сам закрылся в кабинете и принялся подсчитывать расход крысиного яда за месяц. Грызунов было так много, что раз в неделю приходилось проводить полную дезинфекцию коллекторов, располагавшихся под ангарами, где хранились продукты. И обращать особое внимание на то, чтобы крысы не проникли на кухню.
Богдан вывел Влада во двор, когда на часах было полседьмого.
Македонец наполовину залез в собачью будку, повозился там секунд пятнадцать и высунулся обратно.
— Прошу!
Рокотов пригляделся. В полу будки открылся люк, ведущий в крохотный бункер. Полтора на полтора метра и метр в глубину.
— Сделал на такой случай, — пояснил Богдан. — В будку к Грому никто не полезет.
— Да уж, — согласился биолог, — такое в голову не придет. А пес не станет нервничать?
— Не, он спокойный. Держи термос. Надеюсь, тебе там сидеть недолго.
— Ничего. Сколько надо, столько и посижу. — Владислав пролез в будку, треснулся макушкой, чертыхнулся и устроился на свернутом маленьком матрасе. — Готов.
— Закрываю, — македонец сдвинул деревянную крышку, настелил обратно войлок и позвал пса.
Сверху на голову Рокотова посыпался мусор. Гром прополз в свой домик, поворочался и стал шумно втягивать ноздрями воздух, принюхиваясь к сидящему под ним человеку. Потом попробовал лапой откопать Влада, за что получил по уху от хозяина.
— Нельзя! Сторожи!
Пес грустно вздохнул, положил тяжелую голову на скрещенные лапы и уставился наружу.
«Ну вот, — биолог пожалел лишенного развлечения Грома, — копать не дают, играть нельзя, до сидящего под будкой человека не добраться… Сиди, понимаешь, и сторожи. А снизу как интересно пахнет. Ничего, Громушка, это ненадолго…»
Богдан ушел в дом.
Пес выждал немного, развернулся и опять поскреб лапой.
— Чего тебе? — шепотом спросил Влад.
Гром гавкнул.
У Рокотова заложило уши. Маленькая будка явно не была приспособлена для вокальных упражнений стокилограммового кобеля.
Македонец пулей выбежал из дома.
— Я сейчас тебе морду набью! А ну, лежать!
В будке послышалось шуршание. Богдан просунул голову внутрь и был тут же облизан дружелюбным сторожем.
— Отстань! Владислав, ты как там?
— Терпимо.
— Гром, я тебя предупреждаю последний раз. Еще будешь тявкать, пойдешь к воротам!
— Ты думаешь, он понимает? — просипел Рокотов.
— Он все, гад, понимает. Смотри у меня!
— Это я виноват. Начал с ним разговаривать.
— Вот он тебе и ответил… Ладно, сидите тихо оба.
Македонец выбрался обратно. Гром тихонько рыкнул, будто проверяя, как хозяин отреагирует. Потом перевалился на бок и сделал вид, что засыпает.
Богдан ретировался на веранду и уселся там с чашкой кофе и газетой, пристально наблюдая за своенравным псом. Гром снова вздохнул. Македонец молча показал ему кулак. Пес вывалил голову через порожек будки и подвигал черными бровями. Мол, все в порядке, стою на страже.
Полицейские появились около девяти. Сначала с обеих сторон улицы встали машины с включенными мигалками. Задние дворы перекрыли солдаты. Патруль в составе трех полицейских и двух морских пехотинцев США начал обходить дом за домом. Проверяли тщательно, комнату за комнатой, залезали в подвалы и стенные шкафы, не обращая внимания на насмешки жителей.
Богдан подошел к воротам в тот момент, когда патруль приблизился к его дому, и облокотился на невысокую створку.
— Приветствую! — офицер полиции вежливо поднес руку к козырьку фуражки. — Разрешите?
Македонец недовольно воззрился на сосредоточенных американцев.
— А эти что здесь делают?
— Приданы в усиление.
— Я их к себе не пущу. — Богдан прямо посмотрел в глаза знакомому капитану. — Пусть у себя хозяйничают. Здесь наша земля.
Капитан дружил с Богданом много лет, знал историю его семьи и понимал, какие чувства испытывает бывший доброволец «Тигров» к натовским солдатам. И не мог осуждать его за это.
— Но нас то ты пустишь?
— Если пришли в гости — милости просим. Налью вина, посидим…
— Ты же понимаешь, — мягко сказал капитан.
— А ордер у тебя есть? — хмыкнул македонец. — Или законы изменились?
Капитан отвел глаза.
Подобный диалог за это утро был уже десятым. Жители Градеца не горели желанием помогать полиции и солдатам Альянса искать брата славянина, уничтожившего десяток албанских террористов. Формально они могли не пускать к себе в дома никого без подписанной начальником полиции бумаги. Все понимали, что при необходимости такая бумага будет, но полицейские старались договориться миром, чтобы потом, через несколько дней, не получить гору судебных исков от граждан с требованием основания обыска и оценки причиненного ущерба.
Безработных адвокатов в Градеце было предостаточно. А незаконный обыск — прекрасный повод, чтобы начать масштабное судебное разбирательство. Тяжба могла затянуться на год. Трое наиболее активных адвокатов уже со вчерашнего вечера засели за составление исков. Пока с пробелами вместо имен пострадавших, но уже с описаниями крупного морального ущерба. Будущие полгода обещали быть веселыми и для полиции, и для мэрии, и для судов. Особый упор в приготовленных исках делался на причинение урона деловой репутации обыскиваемых. Сутяжники потирали руки в предвкушении компенсаций.
